Кто издал манифест 17 октября 1905. Становление российской многопартийности. Почему создан Манифест
Дни. Россия в революции 1917 Шульгин Василий Витальевич
Первый день «конституции» (18 октября 1905 года)
Первый день «конституции»
Мы пили утренний чай. Ночью пришел ошарашивающий манифест. Газеты вышли с сенсационными заголовками: «Конституция».
Кроме обычных членов семьи, за чаем был еще один поручик. Он был начальником караула, поставленного в нашей усадьбе.
Караул стоял уже несколько дней. «Киевлянин» шел резко против «освободительного движения»… Его редактор, профессор Дмитрий Иванович Пихно , принадлежал к тем немногим людям, которые сразу, по «альфе» (1905 г.) определили «омегу» (1917 г.) русской революции…
Резкая борьба «Киевлянина» с революцией удержала значительное число киевлян в контрреволюционных чувствах. Но, с другой стороны, вызвала бешенство революционеров. Ввиду этого, по приказанию высшей военной власти, «Киевлянин» охранялся.
Поручик, начальник караула, который пил с нами чай, был очень взволнован.
– Конституция, конституция, – восклицал он беспомощно. – Вчера я знал, что мне делать… Ну, придут – я их должен не пустить. Сначала уговорами, а потом, если не послушают – оружием. Ну а теперь? Теперь что? Можно ли при конституции стрелять? Существуют ли старые законы? Или, быть может, меня за это под суд отдадут?
Он нервно мешал сахар в стакане. Потом вдруг, как бы найдя решение, быстро допил.
– Разрешите встать…
И отвечая на свои мысли:
– А все-таки, если они придут и будут безобразить – я не позволю. Что такое конституция, я не знаю, а вот гарнизонный устав знаю… Пусть приходят…
Поручик вышел. Д. И. (Пихно) нервно ходил по комнате. Потом заговорил, прерывая себя, задумываясь, опять принимаясь говорить.
– Безумие было так бросить этот манифест , без всякой подготовки, без всякого предупреждения… Сколько таких поручиков теперь, которые не знают, что делать… которые гадают, как им быть «при конституции»… этот нашел свой выход… Дай бог, чтобы это был прообраз… чтобы армия поняла…
Но как им трудно, как им трудно будет… как трудно будет всем. Офицерам, чиновникам, полиции, губернаторам и всем властям… Всегда такие акты подготовлялись… О них сообщалось заранее властям на места, и давались указания, как понимать и как действовать… А тут бухнули… как молотом по голове… и разбирайся каждый молодец на свой образец.
Будет каша, будет отчаянная каша… Там, в Петербурге, потеряли голову из страха… или ничего, ничего не понимают… Я буду телеграфировать Витте , это бог знает что они делают, они сами делают революцию. Революция делается от того, что в Петербурге трясутся. Один раз хорошенько прикрикнуть, и все станут на места… Это ведь все трусы, они только потому бунтуют, что их боятся. А если бы увидели твердость – сейчас спрячутся… Но в Петербурге не смеют, там сами боятся. Там настоящая причина революции – боязнь, слабость…
Теперь бухнули этот манифест. Конституция! Думают этим успокоить. Сумасшедшие люди! Разве можно успокоить явным выражением страха. Кого успокоить? Мечтательных конституционалистов. Эти и так на рожон не пойдут, а динамитчиков этим не успокоишь. Наоборот, теперь-то они и окрылятся, теперь-то они и поведут штурм.
Я уже не говорю по существу. Дело сделано. Назад не вернешь. Но долго ли продержится Россия без самодержавия – кто знает. Выдержит ли «конституционная Россия» какое-нибудь грозное испытание… «За веру, царя и отечество» – умирали, и этим создалась Россия. Но чтобы пошли умирать «за Государственную Думу», – вздор.
Но это впереди… Теперь отбить штурм. Потому что будет штурм. Теперь-то они и полезут. Манифест, как керосином, их польет. И надежды теперь только на поручиков. Да, вот на таких поручиков, как наш. Если поручики поймут свой долг, – они отобьют…
Но кто меня поражает – это евреи. Безумные, совершенно безумные люди. Своими руками себе могилу роют… и спешат, торопятся – как бы не опоздать… Не понимают, что в России всякая революция пройдет по еврейским трупам. Не понимают… Не понимают, с чем играют. А ведь близко, близко…
В доме произошло какое-то тревожное движение. Все бросились к окнам.
Мы жили в одноэтажном особнячке, занимавшем угол Караваевской и Кузнечной. Из угловой комнаты было хорошо видно. Сверху по Караваевской, от университета, надвигалась толпа. Синие студенческие фуражки перемешивались со всякими иными.
– Смотрите, смотрите… У них красные… красные значки…
Действительно, почти у всех было нацеплено что-то красное.
Были и какие-то красные флаги с надписями, на которых трепалось слово «долой». Они все что-то кричали. Через закрытые окна из разинутых ртов вырывался рев, жуткий рев толпы.
– Ну, штурм начинается…
Рядом с нашим особнячком стоит трехэтажный дом; в нем помещались редакция и типография. Там, перед этой дразнящей вывеской «Киевлянин», должно было разыграться что-нибудь. Я бросился туда через двор. Во дворе я столкнулся с нашим поручиком. Он кричал на бегу:
– Караул – вон!!.
Солдаты по этому крику выбегали из своего помещения.
Выстроились.
– На-пра-во! Шагом марш! За мной!
Он беглым шагом повел взвод через ворота, а я прошел напрямик, через вестибюль.
Два часовых, взяв ружья наперевес, охраняли вxoдную дверь. Толпа ревела, подзуживаемая студентами…Часовые иногда оглядывались быстренько назад, сквозь стекло дверей, ожидая помощи. Толпа смелела, надвигалась, студенты были уже на тротуаре.
– Отойди, солдаты! Теперь свобода, конституция.
Часовые, не опуская штыков, уговаривали ближайших.
– Говорят же вам, господа, нельзя сюда! Проходите! Если вам свобода, так идите себе дальше. Ах ты, господи, а еще и образованные!
Но «образованные» не слушали уговоров «несознательных». Им нужно было добраться до ненавистной редакции «Киевлянина».
Наступил момент, когда часовым нужно было или стрелять, или у них вырвут винтовки. Они побледнели и стали жаться к дверям.
В это время подоспел поручик. Обогнув угол, поручик расчищал себе дорогу с револьвером в руках.
Через мгновение серый живой частокол, выстроившись у дверей, закрыл собой побледневших часовых.
– Назад! Осадите! Стрелять буду! У поручика голос был звонкий и уверенный. Но студенты, как интеллигенты, не могли сдаться так просто…
– Господин офицер! Вы должны понимать! Теперь свобода! Теперь конституция!
– Конституция! Ура!
Электризуя самое себя, толпа ринулась… Раздалась команда: – По наступающей толпе – пальба – взводом!!! Серый частокол выбросил левые ноги и винтовки вперед, и раздался характерный, не громкий, но ужасно четкий стук затворов…
– Да, Д. И. был прав… Достаточно было строгого окрика, за которым «чувствуется твердая воля»…
Увидев, что с ними не шутят, толпа съежилась и, отругиваясь, осадила.
И в наступившей тишине раздалась негромкая команда, которую всегда почему-то произносят презрительным баском:
– Отставить!..
Я вышел пройтись. В городе творилось нечто небывалое. Кажется, все, кто мог ходить, были на улицах. Во всяком случае, все евреи. Но их казалось еще больше, чем их было, благодаря их вызывающему поведению. Они не скрывали своего ликования. Толпа расцветилась на все краски. Откуда-то появились дамы и барышни в красных юбках. С ними соперничали красные банты, кокарды, перевязки. Все это кричало, галдело, перекрикивалось, перемигивалось.
Но и русских было много. Никто хорошенько ничего не понимал. Почти все надели красные розетки. Русская толпа в Киеве, в значительной мере по старине монархическая, думала, что раз государь дал манифест, то, значит, так и надо – значит, надо радоваться. Подозрителен был, конечно, красный маскарад. Но ведь теперь у нас конституция. Может быть, так и полагается.
Потоки людей со всех улиц имели направление на главную – на Крещатик. Здесь творилось нечто грандиозное.
Толпа затопила широкую улицу от края до края. Среди этого моря голов стояли какие-то огромные ящики, также увешанные людьми. Я не сразу понял, что это остановившиеся трамваи. С крыш этих трамваев какие-то люди говорили речи, размахивая руками, но, за гулом толпы, ничего нельзя было разобрать. Они разевали рты, как рыбы, брошенные на песок. Все балконы и окна были полны народа.
С балконов также силились что-то выкричать, а из-под ног у них свешивались ковры, которые побагровее, и длинные красные полосы, очевидно, содранные с трехцветных национальных флагов.
Толпа была возбужденная, в общем, радостная, причем радовались – кто как: иные назойливо, другие «тихой радостью», а все вообще дурели и пьянели от собственного множества. В толпе очень гонялись за офицерами, силясь нацепить им красные розетки. Некоторые согласились, не понимая, в чем дело, не зная, как быть, – раз «конституция». Тогда их хватали за руки, качали, несли на себе… Кое-где были видны беспомощные фигуры этих едущих на толпе…
Начиная от Николаевской, толпа стояла, как в церкви. Вокруг городской думы, залив площадь и прилегающие улицы, а особенно Институтскую, человеческая гуща еще более сгрудилась…
Старались расслышать ораторов, говоривших с думского балкона. Что они говорили, трудно было разобрать…
Несколько в стороне от думы неподвижно стояла какая-то часть в конном строю.
Я вернулся домой. Там сцены, вроде утрешней, повторялись уже много раз. Много раз подходила толпа, вопила, угрожала, стремилась ворваться. Они требовали во имя чего-то, чтобы все газеты, а в особенности «Киевлянин», забастовали.
Но киевлянинские наборщики пока держались. Они нервничали, правда, да и нельзя было не нервничать, потому что этот рев толпы наводил жуть на душу. Что может быть ужаснее, страшнее, отвратительнее толпы? Из всех зверей она – зверь самый низкий и ужасный, ибо для глаза имеет тысячу человеческих голов, а на самом деле одно косматое, звериное сердце, жаждущее крови…
С киевлянинскими наборщиками у нас были своеобразные отношения. Многие из них работали на «Киевлянине» так долго, что стали как бы продолжением редакционной семьи. Д. И. был человек строгий, совершенно чуждый сентиментальностей, но очень добрый – как-то справедливо, разумно добрый. Его всегда беспокоила мысль, что наборщики отравляются свинцом, и вообще он находил, что это тяжелый труд. Поэтому киевлянинские наборщики ежегодно проводили один месяц у нас в имении, – на отдыхе. По-видимому, они это ценили. Как бы там ни было, но Д. И. твердо им объявил, что «Киевлянин» должен выйти во что бы то ни стало. И пока они держались – набирали…
Между тем около городской думы атмосфера нагревалась. Речи ораторов становились все наглее по мере того, как выяснилось, что высшая власть в крае растерялась, не зная, что делать. Манифест застал ее врасплох, никаких указаний из Петербурга не было, а сами они боялись на что-нибудь решиться.
И вот с думского балкона стали смело призывать «к свержению» и «к восстанию». Некоторые из близстоящих начали уже понимать, к чему идет дело, но дальнейшие ничего не слышали и ничего не понимали. Революционеры приветствовали революционные лозунги, кричали «ура» и «долой», а огромная толпа, стоявшая вокруг, подхватывала…
Конная часть, что стояла несколько в стороне от думы, по-прежнему присутствовала, неподвижная и бездействующая.
Офицеры тоже еще ничего не понимали. – Ведь конституция!..
И вдруг многие поняли… Случилось это случайно или нарочно – никто никогда не узнал… Но во время разгара речей о «свержении» царская корона, укрепленная на думском балконе, вдруг сорвалась или была сорвана и на глазах у десятитысячной толпы грохнулась о грязную мостовую. Металл жалобно зазвенел о камни…
И толпа ахнула. По ней зловещим шепотом пробежали слова: – Жиды сбросили царскую корону…
Это многим раскрыло глаза. Некоторые стали уходить с площади. Но вдогонку им бежали рассказы о том, что делается в самом здании думы.
А в думе делалось вот что. Толпа, среди которой наиболее выделялись евреи, ворвалась в зал заседаний и в революционном неистовстве изорвала все царские портреты, висевшие в зале. Некоторым императорам выкалывали глаза, другим чинили всякие другие издевательства. Какой-то рыжий студент-еврей, пробив головой портрет царствующего императора, носил на себе пробитое полотно, исступленно крича:
– Теперь я – царь!
Но конная часть в стороне от думы все еще стояла неподвижная и безучастная. Офицеры все еще не поняли.
Но и они поняли, когда по ним открыли огонь из окон думы и с ее подъездов.
Тогда, наконец, до той поры неподвижные серые встрепенулись. Дав несколько залпов по зданию думы, они ринулись вперед.
Толпа в ужасе бежала. Все перепуталось – революционеры и мирные жители, русские и евреи. Все бежали в панике, и через полчаса Крещатик был очищен от всяких демонстраций. «Поручики», разбуженные выстрелами из летаргии, в которую погрузил их манифест с «конституцией», исполняли свои обязанности…
Приблизительно такие сцены разыгрались в некoтoрых других частях города. Все это можно свести в следующий бюллетень:
Утром: праздничное настроение – буйное у евреев, – по «высочайшему повелению» – у русских; войска – в недоумении.
Днем: революционные выступления: речи, призывы, символические действия, уничтожение царских портретов, войска – в бездействии.
К сумеркам: нападение революционеров на войска, пробуждение войск, залпы и бегство .
У нас, на Караваевской, с наступлением темноты стало жутче. Наборщики еще набирали, но очень тряслись. Они делали теперь так: тушили электричество, когда подходила толпа, и высылали сказать, что работа прекращена. Когда толпа уходила, они зажигали снова и работали до нового нашествия. Но становилось все трудней.
Я время от времени выходил на улицу. Было темно, тепло и влажно. Как будто улицы опустели, но чувствовался больной, встревоженный пульс города.
Однажды, когда я вернулся, меня встретила во дворе группа наборщиков.
Они, видимо, были взволнованы. Я понял, что они только что вышли от Д. И.
– Невозможно, Василий Витальевич, мы бы сами хотели, да никак. Эти проклятые у нас были.
– Да от забастовщиков, от «комитета». Грозятся: «Вы тут под охраной работаете, так мы ваши семьи вырежем!» Ну, что же тут делать?! Мы сказали Дмитрию Ивановичу: хотим работать и никаких этих «требований» не предъявляем, – но боимся…
– А он что?
– А он так нам сказал, что, верите, Василий Витальевич, сердце перевернулось. Никаких сердитых слов, а только сказал: «Прошу вас не для себя, а для нас самих и для России…» Нельзя уступать!.. Если им сейчас уступить, они все погубят, и будете сами без куска хлеба, и Россия будет такая же!.. И правда, так будет… И знаем и понимаем… Но не смеем, – боимся… за семьи… Что делать?…
Мне странно было видеть эти с детства совершенно по-иному знакомые лица такими разволнованными и такими душевными.
Все они толпились вокруг меня в полутьме плохо освещенного двора и рассказывали мне перебивающимися голосами. Я понял, что эти люди искренно хотели бы «не уступить», но… страшно…
И вправду, есть ли что-нибудь страшнее толпы?..
Они ушли, двое осталось. Это был Ш…о и еще другой – самые старые наборщики «Киевлянина».
Ш…о схватил меня за руки. – Василий Витальевич! Мы наберем!.. Вот нас двое… Один лист наберем – две страницы… Ведь тут не то важно, чтоб много, а чтоб не уступить… И чтобы статья Дмитрия Ивановича вышла… Мы все знаем, все понимаем…
Он тряс мне руки. – Сорок лет я над этими станками работал – пусть над ними и кровь пролью… Василий Витальевич, дайте рублик… на водку!.. Не обижайтесь – для храбрости… Страшно!.. Пусть кровь пролью – наберу «Киевлянин»…
Он был уже чуточку пьян и заплакал. Я поцеловал старика и сунул ему деньги, он побежал в темноту улицы за водкой…
– Ваше благородие! Опять идут. Это было уже много раз в этот день. – Караул, вон! – крикнул поручик. Взвод строился. Но в это время солдат прибежал вторично. – Ваше благородие! Это какие-то другие. Я прошел через вестибюль. Часовой разговаривал с какой-то группой людей. Их было человек тридцать. Я вошел в кучку.
– Что вы хотите, господа?
Они стали говорить все вместе.
– Господин офицер… Мы желали… мы хотели… редактора «Киевлянина»… профессора… то есть господина Пихно… мы к нему… да… потому что… господин офицер… разве так возможно?! что они делают!.. какое они имеют право?! корону сбросили… портреты царские порвали… как они смеют!.. мы хотели сказать профессору…
– Вы хотели его видеть?
– Да, да… Господин офицер… нас много шло… сотни, тысячи… Нас полиция не пустила… А так как мы, то есть не против полиции, так мы вот разбились на кучки… вот нам сказали, чтобы мы непременно дошли до «Киевлянина», чтобы рассказать профессору… Дмитрию Ивановичу…
Д. И. был в этот день страшно утомлен. Его целый день терзали. Нельзя перечислить, сколько народа перебывало в нашем маленьком особнячке. Все это жалось к нему, ничего не понимая в происходящем, требуя указания, объяснений, совета и поддержки. Он давал эту поддержку, не считая своих сил. Но я чувствовал, что и этим людям отказать нельзя. Мы были на переломе. Эти пробившиеся сюда – это пена обратной волны…
– Вот что… всем нельзя. Выберите четырех… Я провожу вас к редактору.
В вестибюле редакции.
– Я редактор «Киевлянина». Что вам угодно?
Их было четверо: три в манишках и в ботинках, четвертый в блузе и сапогах.
– Мы вот… вот я, например, парикмахер… а вот они…
– Я – чиновник: служу в акцизе… по канцелярии.
– А я – торговец. Бакалейную лавку имею… А это – рабочий.
– Да, я – рабочий… Слесарь… эти жиды св.…
– Подождите, – перебил его парикмахер, – так вот мы, г. редактор, люди, так сказать, разные, т. е. разных занятий…
– Ваши подписчики, – сказал чиновник.
– Спасибо вам, г. редактор, что пишете правду, – вдруг, взволновавшись, сказал лавочник.
– А почему?.. Потому, что не жидовская ваша газета, – пробасил слесарь.
– Подождите, – остановил его парикмахер, – мы, так сказать, т. е. нам сказали: «Идите к редактору “Киевлянина”, господину профессору, и скажите ему, что мы так не можем, что мы так не согласны… что мы так не позволим…»
– Какое они имеют право! – вдруг страшно рассердился лавочник. – Ты красной тряпке поклоняешься, – ну и черт с тобой! А я трехцветной поклоняюсь. И отцы мои и деды поклонялись. Какое ты имеешь право мне запрещать?..
– Бей жидов, – зазвенел рабочий, как будто ударил молотом по наковальне.
– Подождите, – еще раз остановил парикмахер, – мы пришли, так сказать, чтобы тоже… Нет, бить не надо, – обратился он к рабочему. – Нет, не бить, а, так сказать, мирно. Но чтобы всем показать, что мы, так сказать, не хотим… так не согласны… так не позволим…
– Господин редактор, мы хотим тоже, как они, демонстрацию, манифестацию… Только они с красными, а мы с трехцветными…
– Возьмем портрет государя императора и пойдем по всему городу… Вот что мы хотим… – заговорил лавочник. – Отслужим молебен и крестным ходом пойдем…
– Они с красными флагами, а мы с хоругвями… – Они портреты царские рвут, а мы их, так сказать, всенародно восстановим…
– Корону сорвали, – загудел рабочий. – Бей их, бей жидову, сволочь проклятую!..
– Вот что мы хотим… за этим шли… чтобы узнать… хорошо ли?.. Ваше, так сказать, согласие…
Все четверо замолчали, ожидая ответа. По хорошо мне знакомому лицу Д. И. я видел, что с ним происходит. Это лицо, такое в обычное время незначительное, теперь… серые, добрые глаза из-под сильных бровей и эта глубокая складка воли между ними.
– Вот что я вам скажу. Вам больно, вас жжет?.. И меня жжет. Может быть, больнее, чем вас… Но есть больше того, чем то, что у нас с вами болит… Есть Россия… Думать надо только об одном: как ей помочь… Как помочь этому государю, против которого они повели штурм… Как ему помочь. Ему помочь можно только одним: поддержать власти, им поставленные. Поддержать этого генерал-губернатора, полицию, войска, офицеров, армию… Как же их поддержать? Только одним: соблюдайте порядок. Вы хотите «по примеру их» манифестацию, патриотическую манифестацию… Очень хорошие чувства ваши, святые чувства, – только одно плохо, – что «по примеру их», вы хотите это делать. Какой же их пример? Начали с манифестации, а кончили залпами. Так и вы кончите… Начнете крестным ходом, а кончите такими делами, что по вас же властям стрелять придется… И не в помощь вы будете, а еще страшно затрудните положение власти… потому что придется властям на два фронта, на две стороны бороться… И с ними и с вами. Если хотите помочь, есть только один способ, один только.
– Какой, какой? Скажите. Затем и шли… – Способ простой, хотя и трудный: «все по местам». Все по местам. Вот вы парикмахер – за бритву. Вы торговец – за прилавок. Вы чиновник – за службу. Вы рабочий – за молот. Не жидов бить, а молотом – по наковальне. Вы должны стать «за труд», за ежедневный честный труд, – против манифестации и против забастовки. Если мы хотим помочь власти, дадим ей исполнить свой долг. Это ее долг усмирить бунтовщиков. И власть это сделает, если мы от нее отхлынем, потому что их на самом деле немного. И они хоть наглецы, но подлые трусы…
– Правильно, – заключил рабочий. – Бей их, сволочь паршивую!!!
– Они ушли, снаружи как будто согласившись, но внутри неудовлетворенные. Когда дверь закрылась, Д. И. как-то съежился, потом махнул рукой, и в глазах его было выражение, с которым смотрят на нечто неизбежное:
– Будет погром…
Через полчаса из разных полицейских участков позвонили в редакцию, что начался еврейский погром.
Один очевидец рассказывает, как это было в одном месте: – Из бани гурьбой вышли банщики. Один из них взлез на телефонный столб. Сейчас же около собралась толпа. Тогда тот со столба начал кричать:
– Жиды царскую корону сбросили!.. Какое они имеют право? Что же, так им и позволим? Так и оставим? Нет, братцы, врешь!
Он слез со столба, выхватил у первого попавшегося человека палку, перекрестился и, размахнувшись, со всей силы бахнул в ближайшую зеркальную витрину. Стекла посыпались, толпа заулюлюкала и бросилась сквозь разбитое стекло в магазин…
И пошло…
Так кончился первый день «конституции»…
Из книги Императорская Россия автора Анисимов Евгений ВикторовичРеволюция 1905 года и Манифест 17 октября Начало революционных событий относят к 9 января 1905 года, когда забастовавшие рабочие пошли с петицией к царю. В ней было сказано: «Не откажи в помощи твоему народу, выведи его из могилы бесправия, нищеты и невежества… а не повелишь –
Из книги Путин, Буш и война в Ираке автора Млечин Леонид Михайлович20 МАРТА 2003 ГОДА, ЧЕТВЕРГ, ПЕРВЫЙ ДЕНЬ ВОЙНЫ. БЕССОННИЦА Срок ультиматума, предъявленного Саддаму Хусейну, истек в четверг, 20 марта 2003 года, в 4 часа 15 минут по московскому времени. Война началась в 5 часов 35 минут утра.С первых часов война развивалась совсем не так, как все
Из книги Разгадка 1937 года автора Емельянов Юрий ВасильевичГлава 12 Молчаливое сопротивление проекту Конституции СССР и первый московский процесс 1936 года Проект Конституции СССР был опубликован во всех газетах страны, передан по радио, издан отдельными брошюрами на 100 языках народов СССР тиражом свыше 70 миллионов экземпляров. О
Из книги Эсэсовцы под Прохоровкой. 1-я дивизия СС «Лейбштандарт Адольф Гитлер» в бою автора Пфёч КуртДень первый 2 июля 1943 года Они ехали. Так было уже не в первый раз. И они знали куда. Они привыкли, и, несмотря на это, они ехали, и их сопровождало слабое чувство, это тупое давление в желудке, что-то среднее между голодом и дурнотой. И к тому же - сухость в горле, не дававшая
Из книги История России. Факторный анализ. Том 2. От окончания Смуты до Февральской революции автора Нефедов Сергей Александрович8.5. Манифест 17 октября 1905 года Между тем либеральная оппозиция прилагала все усилия, чтобы снова вовлечь в борьбу массы. Находившийся под влиянием либералов «Крестьянский союз» призвал крестьян писать петиции и приговоры с требованиями, перечисленными в специально
автора Орлов Андрей Петрович9 октября 1993 года, суббота, день Москва. Краснопресненская набережная Дом Советов Орлову казалось, что он уже однажды видел все это - то ли в кино, то ли в реальной жизни: покрытые копотью стены, рухнувшие перекрытия, зияющие проломами перегородки, пустые глазницы окон… И
Из книги Осень 93-го. Черные стены Белого дома автора Орлов Андрей Петрович11 октября 1993 года, понедельник, день Москва. Краснопресненская набережная Дом Советов Предъявив у входа в здание удостоверения, группа сотрудников Министерства безопасности и Администрации Президента в составе семи человек прошла внутрь. Вооруженные автоматами
Из книги Осень 93-го. Черные стены Белого дома автора Орлов Андрей Петрович14 октября 1993 года, четверг, день Москва. Лубянка Здание министерства безопасности - Добрый день. В нашей сегодняшней встрече, которая посвящена вопросам деятельности органов безопасности по отслеживанию, прогнозированию и влиянию на оперативную обстановку после
Из книги Осень 93-го. Черные стены Белого дома автора Орлов Андрей Петрович15 октября 1993 года, пятница, день Москва. Район Смоленской площади Старинный особняк - Ричи, ты должен понять, русские очень скоро придут в себя, и тогда нам уже будет не на что рассчитывать. Вашингтон нам не простит промедления.- Харрис, вы же знаете, я слова на ветер не
Из книги Осень 93-го. Черные стены Белого дома автора Орлов Андрей Петрович27 октября 1993 года, среда, день Москва. Район Смоленской площади Старинный особняк - Я предупреждал тебя, Ричи! Ты слишком самонадеянный!- Но, господин Харрис, я…- Что «я»? Что? Как говорят русские: «Буква «я» - последняя буква в алфавите». Ты, Харрис, просто зарвался. Я
Из книги Осень 93-го. Черные стены Белого дома автора Орлов Андрей Петрович27 октября 1993 года, среда, день Москва. Краснопресненская набережная Дом Советов Уже на подъезде к Белому дому Орлов почувствовал какое-то смутное беспокойство. Не то, чтобы он испытывал какие-то опасения или угрозу. Просто беспричинное беспокойство.Как всегда, Андрей
Из книги Осень 93-го. Черные стены Белого дома автора Орлов Андрей Петрович31 октября 1993 года, воскресенье, день Москва. Окрестности Дома Советов С Набережной Тараса Шевченко Белый дом выглядел зловеще. Громадное белое здание наполовину было покрыто черной копотью. Пять полностью выгоревших верхних этажей производили удручающее впечатление. И
автора Григорьев Борис НиколаевичДень первый, среда 28 октября 1981 года Ранним утром два шведских рыбака обнаруживают в Гусином проливе советскую подводную лодку и сообщают о ней на базу ВМС в Карлскруне.В 10.30 шведский катер береговой охраны с начальником штаба базы капитаном 2 ранга Карлом Андерссоном на
Из книги Швеция под ударом. Из истории современной скандинавской мифологии автора Григорьев Борис НиколаевичДень второй, четверг 29 октября 1981 года Утром шведское правительство дает главкому Л. Льюнгу указание расследовать инцидент с подводной лодкой. Главком, в свою очередь, приказал Л. Фошману доставить капитана 3 ранга Гущина на берег и допросить его об обстоятельствах захода
Из книги Швеция под ударом. Из истории современной скандинавской мифологии автора Григорьев Борис НиколаевичДень третий, пятница 30 октября 1981 года Карл Андерссон продолжал настойчиво добиваться от командира подлодки, чтобы последний начал переговоры с представителями командования ВМС Швеции, но А. Гущин согласился только на проведение опроса на борту лодки в присутствии
Из книги Швеция под ударом. Из истории современной скандинавской мифологии автора Григорьев Борис НиколаевичИли Манифест 17 октября 1905 года, который был разработан правительством и подписан императором Николаем II, до сих пор вызывает споры.
Почему создан Манифест?
Начало ХХ века было бурным и малопредсказуемым благодаря серьезным переменам в государстве и обществе. Экономика страны из-за потеряла бесплатную рабочую силу. С другой стороны - неквалифицированный труд крепостных не позволил бы быстро перестроиться на промышленное производство и рыночное хозяйство. Экономика рушилась на глазах. Из процветающего государства под очень слабым руководством императора Николая II Россия становилась зависимой от внешнего долга, голодающей страной. Народ вышел на улицы. Небольшие бунты набирали силу, постепенно становились похожими на настоящие революционные выступления. стало толчком к массовым протестам, которые стали контролировать и готовить активисты оппозиции. Впервые во время октябрьских выступлений стали звучать призывы к свержению самодержавной власти императора. Требовались решительные действия властей. В таких условиях был разработан Манифест 17 октября 1905.
Реакция царя и правительства на массовые выступления
Более двух миллионов человек бастовало в октябре, во время пика народных вооруженных выступлений. Сначала применялись силовые методы против революционеров, потом прокатилась волна царских взаимоисключающих указов, которые еще больше разозлили народные массы. Народ был тогда еще более бесправным, чем при крепостном праве, и лишенным любой возможности выразить свои пожелания, быть услышанным. Еще в мае 1905 года была попытка ограничить власть императора и разделить его полномочия с Думой. Царь не подписал этот документ. Под давлением революционных событий и Николаю II, и правительству Витте пришлось вернуться к этому документу. Прекратить погромы, кровопролития, массовые выступления император и правительство решили с помощью Манифеста, который составил Витте С.Ю., а подписал Николай II.
Значение манифеста 17 октября 1905 огромно - именно ему Россия обязана первым значительным изменением государственного устройства, которое самодержавие заменило
О чем говорил исторический документ?
Документ, известный в истории как «Манифест об усовершенствовании государственного порядка», подписанный 17 октября 1905 г. российским самодержцем Николаем II, должен был принести государству положительные перемены. Манифест 17 октября 1905 даровал:
- Разрешение на слова, союзов и собраний, что сразу же породило множество политических течений и протестующих объединений.
- Допуск к выборам различных слоев населения, независимо от сословной принадлежности и материального состояния, что стало началом развития демократического общества.
- Обязательное утверждение Государственной Думой различных законов, издаваемых в государстве. Император с этого момента переставал быть единоличным управителем и законодателем России, так как его власть контролировалась Думой.
Однако Манифест 17 октября 1905, содержание которого было прогрессивным для начала ХХ века, не изменил коренным образом ситуацию в стране.
Итоговые нововведения октябрьского законодательного акта
Именно Манифест 17 октября 1905 смог приостановить на время революционное движение, но российскому обществу вскоре стало ясно, что это косточка, брошенная голодным. Фактических изменений не последовало. Они были только на бумаге. Появление законодательного современного органа, который должен был интересоваться мнением народа, понижение роли императора в законотворчестве и определенные свободы дали возможность организовать огромное количество оппозиционных течений и партий.
Но несогласованность действий и партийных приоритетов, множество идеологических призывов о различных предполагаемых направлениях в преодолении экономического кризиса по-прежнему тянули страну вниз. Николай II оставил за собой право роспуска Думы, поэтому провозглашенный Манифест 17 октября 1905 и его идеи не получили нужного развития, а лишь сделали ситуацию еще более неуправляемой.
Исторические последствия
Благодаря сохранившейся переписке Николая II и дневникам очевидцев многие события стали нам известны. После того как был подписан Манифест 17 октября 1905, С.Ю. Витте проявил бездействие, правительство не смогло нормализовать ситуацию в стране. Была создана ситуация обычной борьбы за место под солнцем. Выступления поражали красноречием, но не содержали решения выхода из кризиса. Но главное - никто не хотел взять на себя полную ответственность за дальнейшие действия по управлению страной, законодательные изменения и эффективные экономические реформы. Принцип критики действий императора в кулуарах и на балах без принципиального решения проблемы стал привычным. Лидерскими качествами, которые позволили бы прекратить кризис, никто не обладал. Вековые традиции самодержавия не создали на том этапе личность, способную заменить императора хотя бы частично.
Действия правительства и С.Ю. Витте
Витте, которому пришлось отдавать приказы о расстрелах демонстрантов вместо провозглашения демократических реформ, желал крови всех революционеров, и вместо внесения положительных предложений в пользу государства превращался в палача. Но как бы ни называли Манифест 17 октября 1905, этот документ стал переломным в истории государственного устройства и многовековых традиций России. Действия императора трудно оценивать однозначно.
Манифест 17 октября 1905 года сыграл значительную роль в истории как единственный способ восстановить стабильность в государстве и обеспечить низшему сословию минимальные гражданские права.
17 октября 1905 года Николай II издал свой знаменитый манифест, в котором провозглашал ряд политических и гражданских свобод. В частности: свобода совести, свобода собраний, свобода слова, был учрежден парламент, без утверждения которого не мог быть принят ни один закон.
Впрочем, документ был принят только 17 октября, а митинг в Минске готовился гораздо раньше. И в администрации города всерьез подумывали о его силовом подавлении. Предусматривалось расставить военные посты по всему городу, в особенности охранять железнодорожные пути. Именно поэтому манифест застал врасплох городские власти – свобода собраний провозглашалась, как никак. Но, видимо, их непонимание этого манифеста и привело к событию, которое в истории получило название Курловский расстрел.
Далее события развивались следующим образом. Митинг собрался у Либаво-Роменского вокзала (сейчас – Привокзальная площадь). Изначально демонстрантов было не очень много, но к 2 часам дня, когда стало известно о царском манифесте, их количество резко увеличилось. В общем же, по разным оценкам, собралось от 10 до 30 тысяч человек. Главными инициаторами и выступающими на митинге были рабочие железной дороги П.Жаба и П.Гамзахурди.
После появления новости об указе императора к минскому коменданту Курлову даже выдвинули делегацию, которая предлагала ему, во-первых – признать митинг санкционированным (свобода собраний, все-таки), во-вторых, освободить политических заключенных из Пищаловского замка (ныне – Следственный изолятор №1 на ул.Володарского). Оба этих требования Курлов выполнил. Митинг стал санкционированным, а заключенных освободили. Когда об этом стало известно на площади, то политический митинг превратился в настоящий праздник. Люди радовались полученной свободе! Появилась масса новых выступающих.
Митингующие не принимали никаких попыток нарушить общественный порядок, не было даже шествия – митинг все время не двигался с места.
И вот, во рвемя всеобщей эйфории, когда митинг начал постепенно рассасываться, а люди расходиться, прозвучали выстрелы. Стрельбу по участникам митинга открыли три дивизии Окского полка вместе с полицейскими. В своих мемуарах Курлов оправдывался, что солдаты открыли огонь лишь тогда, когда митингующие стали вырывать оружие у них из рук. Но это не подтверждается ни документально, ни в воспоминаниях митингующих, ни следствием. Более того, согласно сведениям исследования трупов, большая часть из них была убита выстрелами в спину и затылок. То есть люди уходили или убегали от военных, но никак не проявляли агрессию или отбирали оружие.
Таким образом манифест Николая оказался полной фальшью. Все прочие чиновники были просто неготовы к такой “свободе”. Они продолжали жить своими имперскими идеалами, по которым любое собрание – незаконно, как и люди, на нем присутствующие.
Все требования людей начать расследование по факту расстрела были проигнорированы. За этот расстрел на Курлова было совершено несколько неудачных покушений. Но в итоге ни один виновный так и не был наказан. Власть сделала вид, что все произошло так, как и было задумано.
После расстрела железнодорожники Минска объявили всеобщую забастовку. Они требовали немедленной отставки Курлова, начальников Минского жандармского полицейского управления на железной дороге и Минского губернского жандармского полицейского управления, а также удаления из города всех казаков. Эти требования были проигнорированы и забастовки железнодорожников прокатились по всей Беларуси. Прекратить их удалось лишь к весне.
18 октября (30 октября по новому стилю) должно стать черным днем календаря в белорусской истории. По разным оценкам в этот день погибло от 60 до 100 человек, а количество раненых вообще не поддается исчислению. Этот день должен стать признаком варварства, когда людям стреляют в спину (видимо из-за страха их реакции). И имена таких людей, как Курлов (Минский губернатор), Чернцов (вице-губернатор), полковник фон Вильдеман-Клопман (начальник полиции) вписаны черной краской в историю страны.
После объявления манифеста по крупным городам Российской империипрокатилась волна демонстраций, столкновений с войсками и полицией, погромов. Не стал исключением и Киев. Здесь события разыгрались 18 октября 1905 года.
В принципе, обстановка накалялась за несколько дней до этого. Началась забастовка, пошли первые, мелкие стычки с полицией и войсками, забастовщики попытались остановить движение городского трамвая. Город был наводнен какими-то мутными личностями, во время проверки документов в гостинице «Петербургская» проверяемый, некий Александр Красовский, открыл огонь из револьвера, тяжело ранил полицейского (околоточный надзиратель Вольский, три раны, одна в живот ) и сопровождавшего его солдата (рядовой 44-го Камчатского пехотного полка Федор Мельник, ранен в ногу ), и сам был убит ответным огнем.
С утра 18 октября толпы манифестантов запрудили центр города, улицу Крещатик и Думскую площадь, вломились в Думу. Были немедленно сломаны украшавшие фронтон здания царские вензеля, уничтожены царские портреты (кстати, в тот же день это спровоцировало жестокий еврейский погром, поэтому до сих пор не прекращаются пропагандистские усилия, направленные на то, чтобы доказать, что никакой порчи портретов и вензелей не было. Однако публиковавшиеся тогда в прессе свидетельства очевидцев показывают - таки да,была.) В здании Думы начались обычные революционные художества - сбор денег на оружие, обещания ораторов народу, что вот-вот подвезут и начнут раздавать оружие, что на сторону народа скоро перейдут войска и т.д.
Вот тут и произошло то, что практически во всех открытых и доступных источниках именуется «расстрел царскими войсками мирной демонстрации». Самое яркое описание оставил, естественно, Паустовский:
«.." Мы выбежали из гимназии. В тот год стояла необыкновенная осень. В октябре ещё жарко грело солнце. Мы ходили в лёгких шинелях.
Мы высыпали на улицу и увидели около длинного здания толпы с красными флагами. Под колоннами университета говорили речи. Кричали "ура". Вверх летели шапки...
Толпа затихла,красные флаги склонились, и мы услышали торжественное пение: " Вы жертвою пали в борьбе роковой..." Все начали опускаться на колени. Мы тоже сняли фуражки и пели похоронный марш, хотя не знали всех слов...
"Толпа подалась назад и отделила нас от Субоча (учителя латинского ). Девушка (опекавшая Паустовского ) взяла меня за руку,и мы начали пробираться к тротуару.
" Спокойно, граждане!" - крикнул рядом хриплый голос. Стало очень тихо. Девушка тащила меня к к стене жёлтого дома. Я узнал почтамт. Я не понимал, почему она так крепко держит меня за руку и тащит в подворотню. Я ничего не видел, кроме голубей и - они носились над толпой, как листы бумаги. Где-то далеко пропела труба: ти-ти-та-та! Ти-ти-та-та! Потом опять стихло.
Товарищи солдаты! - снова крикнул надорванный голос, и сейчас же после этого сильно треснуло, будто рванули коленкор. На нас посыпалась штукатурка. Голуби метнулись в сторону,и небо казалось совершенно пустым. Раздался второй треск,и толпа бросилась к стенам.»
Старое здание киевского почтамта
Этот отрывок из художественного произведения до сих пор используется для обоснования особой кровожадности царизма. Например, вот здесь
http://rutracker.org/forum/viewtopic.php?t=3637118 пользователь Алкивиад приводит этот пассаж и патетически восклицает: ”Только в Киеве в 1905 расстрелы толпы применялись минимум дважды. Конечно, и Паустовский и латинист Субоч и девушка были "боевиками РСДРП ".
Ну, юный гимназист Паустовский и преподаватель гимназии Субоч может и не были. Но боевики там присутствовали, да. Даже в самом произведении Паустовского немного приоткрывается завеса и мы видим краешек реальных событий:
«Последнее,что я видел на Крещатике, был маленький студент в расстёгнутой шинели. Он вскочил на подоконник магазина Балабухи и поднял чёрный браунинг .»
Тут стрельба из браунинга представлена как ответ на действия войск. На самом деле все было далеко не так кошерно.
Вот что пишет по этому поводу очевидец Яков Лисовой (газета «Киевлянин», № 295 от 25 октября 1905 года) :
“… в 4 ½ часа из за думы показался конно-горный дивизион. Тщетно ехавший впереди офицер пытался предупредить столкновение - ничего не помогало, толпа двинулась на него с палками, револьверами, камнями ; тогда только, видя бесплодность всех усилий, был подан сигнал “вперед”. Ни один выстрел не раздался из среды солдат в то время, когда они пролетали, осыпаемые градом пуль из толпы; стреляли студенты, стреляли женщины, стреляли гимназисты… И только когда площадь была очищена “кавалерией”, раздались залпы из пехотных частей, но опять таки не было уже той густой, многотысячной толпы …., повторяю, площадь была уже очищена. И опять таки перед стрельбой был подан сигнал, служащий предостережением. В то же время шла ответная стрельба по солдатам из окон, дверей, крыш домов; я лично видел студента-политехника, стреляющего из дверей гостиницы “Универсаль”
Еще одно письмо на ту же тему (газета «Киевлянин», № 354 от 23 декабря 1905), подписано “Очевидец” :
“… В тот момент прибыли конные артиллеристы, без ружей, с револьверами в кобурах. Трубач сыграл сигнал раз, другой и третий. Тогда только солдаты бросилисьразгонять толпу. Стоявший около меня в форме студента, другой в штатском, начали стрелять. Один из артиллеристов упал с лошади. Около дверей здания думы несколько человек стреляли из револьверов. Упали лошадь и солдат. Один из политехников размахивал обнаженной шашкою. Тут же прибыла рота солдат со стороны Михайловской улицы и остановилась. Трубач начал играть сигнал. В этот момент началась стрельба из окон думы и биржи в стоявших солдат. Тогда только по приказанию командующего ротой дали залп в окна думы …. Когда я поднялся, солдаты стояли между зданием биржи и дворянского собрания. Первые две шеренги стояли на колено. В это время раздались выстрелы из здания биржи. Один солдат упал. Солдаты всполошились и хотели стрелять, но офицеры их успокаивали….”
Здание Киевского дворянского собрания
А вот в «Киевлянине» номер 338 содержится довольно подробное описание этого эпизода, написанное непосредственным участником событий, офицером 1-го дивизиона 33 артиллерийской бригады:
“… отряд этот, сформированный всего лишь накануне, состоял из 120 человек, мало обученных здесь, посаженных на недавно приведенных к нам по мобилизации лошадей (совершенно не выезженных). 18 октября отряд был экстренно вызван и, получив приказание: прибыть к думе, просить окружающую толпу разойтись,….в пути начальник отряда приказал всем людям шашек и револьверов не трогать, в крайнем случае применять нагайки …
Около думы отряд остановился, так как дальше вся площадь была запружена густой толпой…. Нас встретили протестующим гулом, среди которого выделялись отдельные бранные окрики - в роде «позор!”, «остановитесь!” и др…. Начальник отряда выехал вперед. В ответ на настоятельную просьбу - дать возможность проехать по Крещатику….., в ответ на долгое убеждение публики….. капитан получил ряд угроз и возгласов в роде: уезжайте отсюда, позор артиллерии, долой ее, мы вас не пустим, будем стрелять и т.п. …. Капитан объявил, что велит играть «рысь” и после 3 сигнала начнет движение…. Между тем, уже после 1-го сигнала раздался револьверный выстрел с балкона думы и, по словам нижних чинов, 2-3 выстрела сзади. После 3-го сигнала выстрелов уже было много и отряд двинулся. С начала движения уже были смертельно ранены 2 нижних чина (Савин и Проскурин) и несколько лошадей (одна в ухо).
… началась скачка обезумевших лошадей - ужасная при наличных условиях… На углу Николаевской … несколько лошадей упало и несколько человек было помято . У Прорезной «эскадрон” удалось остановить, привести в порядок, отправить раненых людей и лошадей. Людей было ранено - 9 (двое смертельно) и лошадей - 7. Смертельно раненые - Савин умер 19-го, а Проскуров - 20-го октября. ”
Между прочим, в статье Алексея Шмакова “Погром евреев в Киеве” приводятся сведения о специальности солдат, убитых
“ мирными демонстрантами” - Санин был ветеринаром, а Проскурин - фельдшером .И это были не единственные потери военных в тот день. После октябрьских событий в Киеве, под руководством жены генерал-майора В.В.Трескиной было образовано Общество, собиравшее средства в пользу нижних чинов, пострадавших при исполнении служебных обязанностей, и их семейств. В отчете о распределении сумм общества (“Киевлянин”, № 355) находим такие сведения:
“Летучий парк 33-й артиллерийской бригады
Канонир Козьма Сидельников - убит в октябре (матери послано 100 р.)”
Кроме того, тут можно найти подробные сведения о раненых:
1-ый дивизион 33-й артиллерийской бригады
Младший фейерверкер Захар Пономарев , ранен в голову и правый глаз, женат
Канонир Иван Бутов , ранен навылет в правую руку и в переднюю стенку живота, уволен на поправку здоровья, холост
Канонир Ксенофонт Кучер , ушиб при падении с лошади, холост
Медицинский фельдшер Александр Удалых , удар в голову, женат, 2 детей
Бомбардир Борис Бочаров , ушиб ноги, холост
Канонир Василий Плешаков , ушиб при падении с лошади, женат
Канонир Савва Волк , легкий ушиб, женат, 2 детей
Киевcкая городская дума
Социалистические партии
1903 г. – II съезд РСДРП, принятие программы партии. Раскол партии на большевиков и меньшевиков.
31 декабря 1905 г. – Iсъезд партии социалистов-революционеров (эсеров) в Финляндии принял программу и устав.
Либеральные партии
12–18 октября 1905 г. – Создание либеральной политической партии – конституционно-демократической (партии кадетов, назвавшей себя также «Партией народной свободы»).
10 ноября 1905 г. – Образование партии «Союз 17 октября» (октябристов) – право-либеральной партии.
Правые партии
1905-1907 гг. – Возникают партии, стоявшие на крайне правых позициях, в том числе монархисты и националисты «черносотенцы ».
Октябрь 1905 г. – Создание крайне правыми «Союза русского народа».
1907 г. – Образование самостоятельной организации «Русский народный союз» имени Михаила Архангела во главе с В. М. Пуришкевичем, отколовшейся от «Союза русского народа».
Начало российского парламентаризма
17 октября 1905 г. –Манифест НиколаяII«Об усовершенствовании государственного порядка», провозглашение ряда гоажданских свобод (неприкосновенность личности, свобода слова, собраний, союзов), расширение избирательного права, реальное участие Государственной Думы в законотворчестве. Законы после принятие Думой утверждались царем. Власть исполнительная, правительственная осталась у царя.
20 февраля 1906 г. – Манифест о преобразовании Государственного совета из совещательного органа в верхнюю палату парламента.
2З апреля 1906 г. – Утверждение Николаем II «Основных государственных законов Российской империи»: закрепление законодательной власти за Государственным советом и Государственной думой. Определение императорской власти как неограниченной было устранено.
3 июня 1907 г. – Указ Николая II о роспуске II Думы и введение в действие «Положений о выборах» в Государственную думу (новый избирательный закон). Согласно Манифесту 17 октября царь не имел права самостоятельно изменять избирательный закон: поэтому июньские события стали называть государственным переворотом.
СЛОВАРЬ ПЕРСОНАЛИЙ
Азеф Евно Фишелевич (1869-1918) – один из организаторов партии эсеров, руководитель ряда террористических актов. Провокатор, с 1892 г. – секретный сотрудник департамента полиции, выдал полиции многих членов партии и «Боевую организацию». В 1908 г. разоблачен, приговорен ЦК к смертной казни, скрылся.
Гершуни Григорий Андреевич (1870-1908) – один из организаторов и лидеров партии эсеров, глава «Боевой организации», руководил рядом террористических актов.
Гучков Александр Иванович (1862-1936) – капиталист,политический деятель. Основатель и председатель ЦК «Союза 17 октября». Член и председатель III Госдумы (1910-1911). В годы Первой мировой войны председатель Центрального военно-промышленного комитета. Вместе с В. В. Шульгиным принимал отречение Николая II, а затем – великого князя Михаила Александровича. В первом составе Временного правительства – военный и морской министр. С 1918 г. в эмиграции.
Дубровин Александр Иванович (1885-1918) – врач, основатель «Союза русского народа». После Октябрьской революции участник контрреволюционных заговоров. Расстрелян за антисоветскую деятельность.
Мартов Л. (Цедербаум Юлий Осипович, 1873-1923) – один из активных участников революционного движения. В 1895 г. – член Петербургского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса». С 1903 г. – один из лидеров меньшевизма в РСДРП. В 1905 г. – член Петербургского совета рабочих депутатов. С 1919 г. – член ВЦИК. С 1920 г. – эмигрант.
Милюков Павел Николаевич (1859-1943) – историк, общественный деятель, один из лидеров либерального движения в России. Основатель и лидер конституционно-демократической партии (кадетов). Депутат III и IV Госдум. В первом составе Временного правителььства – министр иностранных дел. Принимал активное участие в белом движении на юге России. С 1920 г. – в эмиграции.
Муромцев Сергей Андреевич (1850-1910) – юрист, профессор, публицист, общественный (земский) деятель. Один из основателей и руководителей партии кадетов. Председатель I Госдумы.
Пуришкевич Владимир Митрофанович (1870-1920) – крупный помещик, один из основателей «Союза русского народа» и «Союза Михаила Архангела». Депутат I, II, IV Госдум. Один из лидеров крайне правых, отличавшихся хулиганскими выступлениями в Думе. Принимал участие в убийстве Г. Е. Распутина.
Родзянко Михаил Владимирович (1858-1924) – один из лидеров партии октябристов, монархист; крупный помещик, депутат III, IV Госдум. С 1911 г.– председатель Думы.
Чернов Виктор Михайлович (1873-1952) – один из основателей партии эсеров, ее теоретик. В революционном движении – с 80-х гг. XIX в. В мае-августе 1917 г. – министр земледелия Временного правительства. Председатель Учредительного собрания (1918). С 1920г.– в эмиграции.
Чхеидзе Николай Семенович (1864-1926) – социал-демократ, меньшевик. Депутат III и IV Госдум, председатель социал-демократической, а затем меньшевистской фракции в Думе. После Февральской революции – председатель Петроградского Совета и ВЦИK Советов. С 1921г. – в эмиграции.
СЛОВАРЬ ТЕРМИНОВ И ПОНЯТИЙ
Большевизм – идейное и политическое течение в российском марксизме, оформившееся в 1903 г. Явился продолжением радикальной линии в революционном движении России, На II съезде РСДРП в 1903 г. во время выборов руководящих органов сторонники В. И. Ленина получили большинство и начали называться большевиками. Их оппоненты во главе с Л. Мартовым по меньшинству голосов стали именоваться меньшевиками. Большевизм выступал за установление диктатуры пролетариата, строительство социализма и коммунизма. Революционная практика XX века отвергла многие положения большевизма как утопические.
Кадеты (конституционные демократы) – «Партия народной свободы» – одна из крупнейших политических партий России начала XX в. Существовала в период с октября 1905 г. по ноябрь 1917 г. Представляла левое крыло в российском либерализме. Выступала за конституционную монархию, демократические преобразования, передачу крестьянам помещичьих земель за выкуп, расширение рабочего законодательства. Лидеры: П. Н. Милюков, В. Д. Набоков и др. Главенствовали в I и II Думах. В августе 1915 г. создали «Прогрессивный блок» с целью достижения победы в войне и предотвращения революционных выступлений. Партия запрещена после Октябрьской революции 1917 г.
Либерализм (лат. – свободный) – течение, выступавшее за парламентаризм, буржуазные права и свободы, демократизацию общества и расширение предпринимательства. Отвергал революционный путь преобразований, добивался изменений легальными средствами, реформами.
Меньшевизм – течение в российской социал-демократии, которое сформировалось на II съезде РСДРП (1903) из части делегатов, получивших меньшинство во время выборов руководящих органов. Лидеры: Г. В. Плеханов, Л. Мартов, И. О. Аксельрод и др. После Февральской революции поддержали Временное правительство, не признавали Октябрьскую революцию, считая, что Россия не созрела для социализма. Часть меньшевиков перешла к большевикам.
Октябристы – члены право-либеральной партии «Союз 17 октября», созданной после опубликования Николаем II Манифеста 17 октября 1905 года. По мнению октябристов, этот документ означал переход России к конституционной монархии. Главной своей задачей партия считала содействие правительству, если оно пойдет по пути общественных реформ. Программа: конституционная монархия в едином и неделимом Российском государстве, решение аграрного вопроса без отчуждения помещичьих земель; ограниченное право на стачки и 8-часовой рабочий день. Партия представляла промышленно-торговую буржуазию, либерально настроенных помещиков, часть чиновников и состоятельной интеллигенции, лидеры октябристов: А. И. Гучков, М. В. Родзянко др.
«Прогрессисты» («прогрессивная партия») – национал-либеральная партия крупной русской буржуазии и помещиков (1912-1917), занимала промежуточное положение между октябристами и кадетами. Учредителями партии были текстильные фабриканты А. И. Коновалов, В. П. и П. П. Рябушинские, С. Н. Третьяков и др.
Социалисты-революционеры (эсеры) – крупнейшая партия в России 1901-1923 гг. Выступали за ликвидацию самодержавия, установление демократической республики, передачу земли крестьянам, демократические преобразования и др. Использовали тактику террора. Лидеры – В. М. Чернов, А. Р. Гоц и др.
Третьиюньский государственный переворот 1907 г. – роспуск II Госдумы и издание нового избирательного закона в нарушение Манифеста 17 октября 1905 г. Явился завершением революции 1905-1907 гг., после которой установилась буржуазная третьеиюньская монархия – союз царя, дворян и крупной буржуазии, объединенной Госдумой, проводившей политику лавирования.
Трудовики – «Трудовая группа» в 1 и IV Госдумах из депутат крестьян и народнической интеллигенции, выступавшая в блоке с левыми силами за национализацию земли и передачу ее крестьянам по трудовой норме, за демократические свободы (1906-1917).
Черносотенцы – участники крайне правых организаций в России 1905-1917 гг., выступавших с позиций монархизма, великодержавного шовинизма и антисемитизма («Союз русского народа», «Союз Михаила Архангела» и др.). Боролись против революционного движения, поддерживали репрессивные меры правительства.
