Почему Ярославна плачет в Путивле? Ярославна: Герои мифов и легенд - Мифологическая энциклопедия Плакала в путивле на забрале приговаривая
О, стонать Русской земле, поминая прежнее время и прежних князей! Того старого Владимира нельзя было пригвоздить к горам киевским. Стали стяги его ныне Рюриковы, а другие Давыдовы, но врозь они веют, несогласно копья поют.
Ярославна утром плачет в Путивле на стене, причитая: «О ветр, ветрило! Зачем, господине, так сильно веешь! Зачем мчишь вражьи стрелы на своих легких крыльях на воинов моей лады? Или мало тебе высоко под облаками веять, лелея корабли на синем море! Зачем, господине, мое веселье по ковылю развеял?»
Ярославна рано утром плачет на стене Путивля-города, причитая: «О Днепр Словутич! Ты пробил каменные горы сквозь землю Половецкую. Ты лелеял на себе Святославовы челны до полку Кобякова. Прилелей же, господине, мою ладу ко мне, чтобы не слала я к нему слез на море рано!»
Ярославна рано плачет на стене в Путивле, причитая: «Светлое и тресветлое солнце! Всем ты красно и тепло. Зачем, господине, простерло ты горячие лучи свои на воинов лады? В степи безводной жаждою согнуло им луки, тоскою замкнуло колчаны?»
Вспенилось море в полуночи; смерчи идут туманами. Игорю князю бог путь кажет из земли Половецкой на землю Русскую, к отчему столу золотому. Погасли вечером зори. Игорь спит, Игорь не спит, Игорь мыслию степь мерит от великого Дону до малого Донца. В полночь Овлур свистнул коня за рекою; Велит князю не дремать. Кликнул; стукнула земля, зашумела трава, ежи половецкие задвигались. А Игорь князь поскакал горностаем к камышу, пал белым гоголем на воду. Кинулся на борзого коня и соскочил с него серым волком. И побежал к лугу Донца, и полетел соколом под туманами, избивая гусей и лебедей к обеду, и полднику, и ужину. Когда Игорь соколом полетел, тогда Овлур волком побежал, труся собою студеную росу; надорвали они своих борзых коней.
Донец сказал: «Князь Игорь! Не мало тебе славы, а Кончаку нелюбия, а Русской земле веселия!» Игорь сказал: «О Донец! Не мало тебе славы, что лелеял князя на волнах, стлал ему зеленую траву на своих серебряных берегах, одевал его теплыми туманами под сенью зеленого дерева, стерег его гоголем на воде, чайками на волнах, утками на ветрах». Не такова, сказал, река Стугна; мелкую струю имея, поглотила она чужие ручьи и потоки, потопила в омуте у темного берега юношу князя Ростислава. Плачет мать Ростиславова по юном князе Ростиславе. Приуныли цветы от жалости, и деревья в горе к земле склонились.
То не сороки застрекотали – по следу Игореву едут Гзак с Кончаком. Тогда вороны не граяли, галки примолкли, сороки не стрекотали, ползали змеи-полозы только. Дятлы стуком путь к реке кажут, соловьи веселыми песнями рассвет вещают. Молвит Гзак Кончаку: «Коли сокол к гнезду летит, соколенка расстреляем своими золочеными стрелами». Сказал Кончак Гзе: «Коли сокол к гнезду летит, а мы соколенка опутаем красною девицею». И сказал Гзак Кончаку: «Коли опутаем его красною девицею, не будет у нас ни соколенка, ни красной девицы, а начнут нас птицы бить в степи Половецкой».
Сказал Боян, песнотворец старого времени, Ярославова и Олегова: «Тяжко голове без плеч, беда и телу без головы». Так и Русской земле без Игоря. Солнце светит на небе – Игорь князь в Русской земле. Девицы поют на Дунае, вьются голоса через море до Киева. Игорь едет по Боричеву ко святой богородице Пирогощей. Страны рады, города веселы.
Воспев славу старым князьям, а потом молодых величать будем. Слава Игорю Святославичу, буй-туру Всеволоду, Владимиру Игоревичу! Да здравы будут князья и дружина, поборая за христиан против поганых полков. Князьям слава и дружине! Аминь.
Поэтический перевод В. А. Жуковского
Слово о полку Игореве
Не прилично ли будет нам, братия, Начать древним складом Печальную повесть о битвах Игоря, Игоря Святославича! Начаться же сей песни По былинам сего времени, А не вымыслам Бояновым. Вещий Боян, Если песнь кому сотворить хотел, Растекался мыслию по древу, Серым волком по земли, Сизым орлом под облаками. Вам памятно, как пели о бранях первых времен: Тогда пускались десять соколов на стадо лебедей; Чей сокол долетал, тот первую песнь пел: Старому ли Ярославу, храброму ли Мстиславу, Сразившему Редедю перед полками касожскими, Красному ли Роману Святославичу. Боян же, братия, не десять соколов на стадо лебедей пускал, Он вещие персты свои на живые струны вскладывал, И сами они славу князьям рокотали. Начнем же, братия, повесть сию От старого Владимира до нынешнего Игоря. Натянул он ум свой крепостию, Изострил он мужеством сердце, Ратным духом исполнился И навел храбрые полки свои На землю Половецкую за землю Русскую. Тогда Игорь воззрел на светлое солнце, Увидел он воев своих, тьмою от него прикрытых, И рек Игорь дружине своей: "Братия и дружина! Лучше нам быть порубленным, чем даться в полон. Сядем же, друга, на борзых коней Да посмотрим синего Дона". Вспала князю на ум охота, Знаменье заступило ему желание Отведать Дона великого. "Хочу, – он рек, – преломить копье Конец поля Половецкого с вами, люди русские! Хочу положить свою голову Или испить шеломом Дона". О Боян, соловей старого времени! Как бы воспел ты битвы сии, Скача соловьем по мысленну древ, Взлетая умом под облаки, Свивая все славы сего времени, Рыща тропою Трояновой через поля на горы! Тебе бы песнь гласить Игорю, того Олега внуку! Не буря соколов занесла чрез поля широкие - Галки стадами бегут к Дону великому! Тебе бы петь, вещий Боян, внук Велесов! Ржут кони за Сулою, Звенит слава в Киеве, Трубы трубят в Новеграде, Стоят знамена в Путивле, Игорь ждет милого брата Всеволода. И рек ему буй-тур Всеволод: "Один мне брат, один свет светлый ты, Игорь! Оба мы Святославичи! Седлай, брат, борзых коней своих, А мои тебе готовы, Оседланы перед Курском. А куряне мои – бодрые кмети, Под трубами повиты, Под шеломами взлелеяны, Концом копья вскормлены, Пути им все ведомы, Овраги им знаемы, Луки у них натянуты, Тулы отворены, Сабли отпущены, Сами скачут, как серые волки в поле, Ища себе чести, а князю славы". Тогда вступил князь Игорь в златое стремя И поехал по чистому полю. Солнце дорогу ему тьмой заступило; Ночь, грозой шумя на него, птиц пробудила; Рев в стадах звериных; Див кличет на верху древа, Велит прислушать земле незнаемой, Волге, Поморию, и Посулию, И Сурожу, и Корсуню, И тебе, истукан Тмутороканский! И половцы неготовыми дорогами побежали к Дону великому: Кричат в полночь телеги, словно распущенны лебеди. Игорь ратных к Дону ведет. Уже беда его птиц окликает, И волки угрозою воют по оврагам, Клектом орлы на кости зверей зовут, Лисицы брешут на червленые щиты.... О Русская земля! Уж ты за горами Далеко! Ночь меркнет, Свет-заря запала, Мгла поля покрыла, Щекот соловьиный заснул, Галичий говор затих Русские поле великое червлеными щитами огородили, Ища себе чести, а князю славы. В пятницу на заре потоптали они нечестивые полки половецкие И, рассеясь стрелами по полю, помчали красных дев половецких, А с ними и злато, и паволоки, и драгие оксамиты; Ортмами, епанчицами, и мехами, и разными узорочьями половецкими По болотам и грязным местам начали мосты мостить. А стяг червленый с белой хоругвию, А челка червленая со древком серебряным Храброму Святославичу! Дремлет в поле Олегово храброе гнездо - Далеко залетело! Не родилось оно на обиду Ни соколу, ни кречету, Ни тебе, черный ворон, неверный половчанин! Гзак бежит серым волком,
Ярославна рано плачет
«О ветер, ветрило!
Зачем, господин, веешь ты навстречу?
Зачем мчишь хиновские стрелочки
На своих лёгких крыльицах
На воинов моего милого?
Разве мало тебе было под облаками веять,
Лелея корабли на синем море?
Зачем, господин, моё веселье
По ковылю ты развеял?»
Ярославна рано плачет
В Путивле-городе на забрале, приговаривая:
«О Днепр Словутич!
Ты пробил каменные горы
Сквозь землю Половецкую.
Ты лелеял на себе Святославовы насады
До стана Кобякова.
Прилелей же, господин, моего милого ко мне,
Чтобы не слала я к нему слёз на море рано».
Ярославна рано плачет
В Путивле на забрале, приговаривая:
«Светлое и трижды светлое солнце!
Всем ты тепло и прекрасно:
Зачем, владыко, простёрло ты горячие свои лучи
На воинов моего лады?
В поле безводном жаждою им луки скрутило,
Горем им колчаны заткнуло?»
Перевод Василия Андреевича Жуковского
Голос Ярославнин слышится, на заре одинокой чечеткою кличет.
"Полечу, говорит, кукушкою по Дунаю,
Омочу бобровый рукав в Каяле-реке,
Оботру князю кровавые раны на отвердевшем теле его".
Ярославна поутру плачет в Путивле на стене, приговаривая:
"О ветер, ты ветер!
К чему же так сильно веешь?
На что же наносишь ты стрелы ханские
Своими легковейными крыльями
На воинов лады моей?
Мало ль подоблачных гор твоему веянью?
Мало ль кораблей на синем море твоему лелеянью?
На что ж, как ковыль-траву, ты развеял мое веселие?"
Ярославна поутру плачет в Путивле на стене, припеваючи:
"О ты, Днепр, ты, Днепр, ты, слава-река!
Ты пробил горы каменны
Сквозь землю Половецкую;
Ты, лелея, нес суда Святославовы к рати Кобяковой:
Прилелей же ко мне ты ладу мою,
Чтоб не слала к нему по утрам по зарям слез я на море!"
Ярославна поутру плачет в Путивле на стене городской, припеваючи:
"Ты светлое, ты пресветлое солнышко!
Ты для всех тепло, ты для всех красно!
Что ж так простерло ты свой горячий луч на воинов лады моей,
Что в безводной степи луки им сжало жаждой
И заточило им тулы печалию?"
Переложение написано в 1817 - 1819 годах.
Перевод Константина Дмитриевича Бальмонта (1867-1942)
Свист ли копий или песня? Что за песня над Дунаем?
Ярославнин слышен голос. Как безвестная кукушка,
Кличет рано: «Полечу, мол, я кукушкой по Дунаю,
Омочу рукав бобровый я в реке Каяле быстрой,
Раны я утру на князе, кровь утру на теле сильном».
Рано плачет Ярославна на стене градской в Путивле,
Кличет к ветру: «Ветр, ветрило, ты к чему насильно веешь?
Ты зачем, о господине, на своих нетрудных крыльях
Стрелы ханские бросаешь на бойцов, где он, мой Ладо?
Мало ль было в высях веять и летать под облаками,
Прилетев, качать-лелеять корабли на синем море?
Ты зачем мое веселье ковылями всё развеял?»
«Славный Днепр, пробил ты горы сквозь земли той Половецкой,
Святославовы суда ты, в стан Кобяков мча, лелеял,
Возлелей, о господине, моего примчи ты Лада,
Чтобы утром я не слала слез к нему на море рано».
Рано плачет Ярославна на стене градской в Путивле:
«Солнце светлое, свет-солнце, ты для всех тепло и красно,
Для чего же, господине, ты стремишь свой луч горячий
На войска, где он, мой Ладо? Для чего в безводном поле
Ты тоской им сушишь луки и колчаны затворяешь?»
Перевод Н. Заболоцкого
Над широким берегом Дуная,
Над великой Галицкой землей
Плачет, из Путивля долетая.
Голос Ярославны молодой;
"Обернусь я, бедная, кукушкой,
По Дунаю-речке полечу
И рукав с бобровою опушкой,
Наклонясь, в Каяле омочу.
Улетят, развеются туманы,
Приоткроет очи Игорь-князь,
И утру кровавые я раны,
Над могучим телом наклонясь".
Лишь заря займется поутру,
Ярославна, полная печали,
Как кукушка, кличет на юру:
"Что ты, Ветер, злобно повеваешь,
Что клубишь туманы у реки,
Стрелы половецкие вздымаешь,
Мечешь их на русские полки?
Чем тебе не любо на просторе
Высоко под облаком летать,
Корабли лелеять в синем море,
За кормою волны колыхать?
Ты же, стрелы вражеские сея,
Только смертью веешь с высоты.
Ах, зачем, зачем мое веселье
В ковылях навек развеял ты?"
На заре в Путивле причитая,
Как кукушка раннею весной,
Ярославна кличет молодая,
На стене рыдая городской:
"Днепр мой славный! Каменные горы
В землях половецких ты пробил,
Святослава в дальние просторы
До полков Кобяковых носил.
Возлелей же князя, господине,
Сохрани на дальней стороне,
Чтоб забыла слезы я отныне,
Чтобы жив вернулся он ко мне!"
Далеко в Путивле, на забрале,
Лишь заря займется поутру,
Ярославна, полная печали,
Как кукушка, кличет на юру:
"Солнце трижды светлое! С тобою
Каждому приветно и тепло.
Что ж ты войско князя удалое
Жаркими лучами обожгло?
И зачем в пустыне ты безводной
Под ударом грозных половчан
Жаждою стянуло лук походный,
Горем переполнило колчан?"
1938-1946
Виктор Соснора
Над Путивлем Солнце-радость
а светит слабо.
ограде града,
до рассвета цвета ситца:
Полечу я по Дунаю
бесприютною зегзицей.
Рано, рано
омочу рукав бобровый,
князю раны вспеленаю,
Над Путивлем ветер стылый
носит запах сечи душной.
Плачет лада:
О Ветрило,
Отчего враждебно дуешь?
о Ветр-Ветрило,
добродушный и обширный,
мечешь на воздушных крыльях
в русскую дружину?
Мало ли тебе,
бездомный,
облака пинать по югу,
мало на море студеном
корабли волной баюкать?
Мало вырывать посевы,
дыбить мех
лесному зверю?
Отчего ж мое веселье
по ковыль-траве
Над Путивлем Солнце-радость
а светит слабо.
ограде града,
плачет лада Ярославна,
плачет лада,
стоном стонет,
Солнцу слабому грозится:
Полечу к тебе я, Солнце,
бесприютною зегзицей.
Отчего в безводном поле,
кидая наземь,
пропитало потной солью
ты дружину мужа-князя?
Отчего тугие луки
ты им, Солнце,
раскачало,
покоробило им ту гой
камышовые колчаны?
Над Путивлем красны тучи,
плачет лада Ярославна:
О могучий Днепр Славутич!
Расколол ты горы-камни,
Святославовы онучи
с Кобяковы сапогами
ты столкнул...
О господине!
Прилелей мне мужа завтра.
покрытым тиной,
глазастым.
(1969 г.)
Евгений Евтушенко
В Путивле плачет Ярославна
одна на крепостной стене
о всех, кто пал давно, недавно,
и о тебе, и обо мне.
По-вдовьи кличет, чайкой кычет:
"Дунайской дочкой я взлечу,
рукав с бобровой оторочкой
в реке Каяле омочу.
Не упаду в полете наземь,
спускаясь к мужу своему,
и на любимом теле князя
крылами нежно кровь зажму".
В Путивле плачет Ярославна
оплакивая, как во сне,
со славой павших и бесславно,
но на одной для всех войне.
"О, господин ветрило, ветре,
зачем ты веешь вперекор?
Ты лучше слезы мои вытри,
а стрелами не бей в упор.
Тебе притти бы, ветре, в разум,
наполнив парус кораблю.
Пошто мою любовь и радость
развеял ты по ковылю?"
В Путивле плачет Ярославна
одна на крепостной стене:
"Ты, Днепр Словутич своенравный,
пробился в горной крутизне.
Ты на себе лелеял чаек
и святославовы ладьи.
Спаси любимого, качая
его под парусом любви".
В Путивле плачет Ярославна
одна на крепостной стене:
"О, солнце, ты ни с кем не равно.
Согрей всех в мире, кто одне.
СЛОВО О ПОЛКУ ИГОРЕВОМ,
ИГОРЯ СЫНА СВЯТОСЛАВОВА, ВНУКА ОЛЬГОВА
Перевод Владимира Стеллецкого
Не подобает ли нам, братья,
повести на старинный лад печальные сказанья
о походе Игоревом, Игоря Святославича?
Петься же той песни по былям нашего времени,
а не по замышлению Боянову.
Боян вещий, братья, коли песнь кому хотел сложить.
растекался мыслию по древу,
носился серым волком по земле,
сизым орлом - в подоблачьи:
поминал ведь он, вещий, давних времен ратоборство. Тогда пускал он десять соколов на стадо лебедей, которую сокол нагонял,
та первая песнь слагала
старому Ярославу,
храброму Мстиславу,
одолевшему Редедю пред полками касожскими, молодому ли Роману Святославичу.
Боян же, братья, не десять соколов на стадо лебедей
пускал,
но свои вещие персты на живые струны возлагал,
они же сами князьям славу рокотали.
Поведем же, братья, сказание наше
от старого Владимира до нынешнего Игоря;
напряг он ум волею своею,
отточил он сердце свое мужеством;
исполнившись ратного духа,
повел свои храбрые полки на землю Половецкую за землю Русскую.
Тогда Игорь взглянул на светлое солнце
и видит: от него тьмою
все воины его прикрыты.
И сказал Игорь дружине своей:
«Братья и дружина!
Лучше убитым быть,
чем полоненным быть,-
сядем же, братья, на своих борзых коней,
поглядим на дали синего Дона!»
Воспылал ум князя желанием,
и знамение жажда ему заслонила
изведать Дона великого.
«Хочу,- молвил,- копье преломить в поле Половецком вместе с вами, русичи;
хочу либо голову свою сложить,
либо испить шеломом Дона!»
О Боян, соловей старого времени!
Кабы ты эту рать своей песнью воспел,
скача, соловей, по мысленному древу,
взлетая умом под облака,
свивая славу по обе стороны сего времени!
Рыща тропою Трояновой чрез поля на горы,
так бы песнь про Игоря петь Велесову внуку:
«Не буря соколов занесла чрез поля широкие,
и не галки стаями летят к Дону великому...»
Или так бы запеть, вещий Боян, Велесов внук:
«Кони ржут за Сулою -
звенит слава в Киеве».
Трубы трубят в Новгороде -
стоят стяги в Путивле;
Игорь ждет милого брата Всеволода.
И сказал ему буй-тур Всеволод:
«Один брат, один свет светлый - ты, Игорь,
оба мы - Святославичи!
Седлай, брат, коней своих борзых,
а мои готовы, стоят под Курском оседланы,
А мои куряне - бывалые воины:
под трубы боевые повиты,
под шеломами взлелеяны,
с конца копья вскормлены;
пути им ведомы,
овраги знаемы,
их луки напряжены,
колчаны отворены,
сабли изострены;
сами скачут, как серые волки в поле,
ища себе чести, а князю славы».
Тогда вступил Игорь-князь в злат стремень
и поехал по чистому полю.
Солнце ему тьмою путь заступало,
ночь стонала ему грозою, птиц пробудила,
рык звериный в стада их сбил.
Див кличет с вершины древа -
велит послушать земле незнаемой,
Волге, и Поморью, и Посулию,
и Сурожу, и Корсуню,
и тебе, тмутороканский истукан!
А половцы неторными дорогами побежали к Дону великому;
кричат телеги в полуночи, словно лебеди распуганные. Игорь воинов к Дону ведет.
А уж беду его стерегут птицы по дубравам;
волки грозу накликают по оврагам;
орлы клекотом на кости зверя зовут;
лисицы брешут на красные щиты.
Долго мрак ночи длится.
Заря свет зажгла,
мгла поля покрыла.
Щекот соловьиный уснул,
говор галочий пробудился.
Русичи широкие поля своими алыми щитами перегородили,
ища себе чести, а князю славы.
Рано поутру в пятницу они потоптали поганые полки
половецкие
и рассыпались стрелами по полю,
помчали красных девок половецких,
а с ними и злато, и шелк, и дорогие аксамиты. Плащами, покрывалами и опашнями, и разным узорочьем половецким
стали мосты мостить по болотам и топким местам. Чермный стяг, белая хоругвь,
чермная челка, серебряная пика -
храброму Святославичу!
В поле дремлет Ольгово хороброе гнездо, далече залетело!
Не было оно на обиду рождено ни соколу, ни кречету
ни тебе, черный ворон, поганый половчин!
Гза бежит серым волком,
Кончак за ним следом - к Дону великому!
На другой день в ранний час
кровавые зори свет возвещают;
черные тучи с моря идут -
хотят прикрыть четыре солнца,
и в них трепещут синие молнии.
Быть грому великому!
Идти дождю стрелами с Дона великого!
Тут копьям преломиться,
тут саблям поизбиться
о шеломы половецкие
на реке на Каяле, у Дона великого.
О Русская земля - о воины! За холм зашли вы порубежный!
Вот ветры, Стрибожьи внуки, веют с моря стрелами на
храбрые полки Игоревы.
Земля гудит, реки мутно текут,
прах поля застилает, плеща, стяги говорят,
половцы идут от Дона и от моря,
со всех сторон русские полки обступили.
Дети бесовы кликом поля преградили,
а храбрые русичи - алыми щитами!
Яр-тур князь Всеволод!
Стоишь на обороне,
прыщешь на воинов стрелами,
гремишь о шеломы мечами булатными;
куда, тур, ни поскачешь, своим златым шеломом
посвечивая,
там и лежат поганые головы половецкие.
Порублены шеломы аварские саблями калеными
твоими, яр-тур Всеволод!
Что тому раны, братья,
кто забыл почет и богатство, и града Чернигова отчий
злат престол,
и своей милой жены, ясной Глебовны, свычаи и обычаи.
Были века Трояновы,
миновались лета Ярославовы;
были походы Олеговы, Олега Святославича.
Тот Олег мечом крамолу ковал
и по земле стрелы сеял:
вступает в злат стремень во граде Тмуторокани,
уж звон тот слышал давний великий Всеволод, сын
Ярославов,
а Владимир, что ни утро, закладал себе уши в Чернигове;
Бориса же Вячеславича
похвальба на смертный суд привела,
младого и храброго князя,
и на Канине зеленое ложе постлала за обиду Олегову. С такой же, как ныне, Каялы повез Святополк отца
своего
между угорскими иноходцами ко святой Софии к Киеву.
Тогда, при Олеге Гориславиче,
засевалась и прорастала усобицами,
погибала сторона Даждьбожьего внука,
в княжьих крамолах век людской сокращался;
тогда по Русской земле редко пахари покрикивали,
но часто вороны каркали,
мертвечину деля меж собою,
а галки речь свою заводили,
собираясь лететь на поживу.
То было в те битвы и в те походы,
а о такой битве не слыхано.
С рассвета до вечера,
с вечера до света
летят стрелы каленые,
гремят сабли о шеломы,
трещат копия булатные
в поле незнаемом, среди земли Половецкой.
Черна земля под копытами костьми была засеяна,
а кровию полита;
горем взошли они по Русской земле!
Что же шумит, что же звенит издалёка
рано пред зорями?
Игорь на бой полки возвращает:
жаль ему милого брата Всеволода!
Билися день, бились другой,
на третий день к полудню пали стяги Игоревы.
Тут два брата разлучились на береге быстрой Каялы
тут кровавого вина недостало,
тут пир докончили храбрые русичи:
сватов напоили,
а сами полегли
за землю Русскую.
Никнет трава с жалости,
Уже невеселая, братья, година настала,
уже Пустыня Русскую Силу прикрыла!
Восстала враждою обида в полках Даждьбожьего внука,
вступила девою на землю Троянову,
заплескала лебедиными крыльями на синем море у Дона,
плещучи, прогнала привольные времена!
Война князей с погаными к концу пришла,
ибо сказал брат брату: «То мое, и это - мое же!»
И начали князья про малое «вот великое» молвить
и сами на себя крамолу ковать,
а поганые со всех сторон приходили с войною и бедой на землю Русскую.
О! Далеко залетел сокол - к морю, птиц избивая.
А Игорева храброго полка не воскресить!
По нем кликнула Карна,
И Жля побежала по Русской земле,
жар неся погребальный в пламенном роге.
Жены русские восплакались, причитая:
«Уже нам милых своих ни мыслию помыслить,
ни думою вздумать,
ни очами не увидеть,
а златом и серебром подавно не потешиться!»
И застонал, братья, Киев от горя,
а Чернигов от бед и напастей,
тоска разнеслась по Русской земле,
печаль обильная заструилась среди земли Русской.
А князья сами на себя крамолу ковали,
а поганые, с войной и победами рыская по Русской земле,
дань собирали по векше с двора.
Те два храбрые Святославича,
Игорь и Всеволод,
пробудили кривду самовольством;
ее смирил грозою отец их, великий грозный Святослав
Киевский,
устрашил своими могучими полками и булатными мечами,
вторгся в землю Половецкую,
притоптал холмы и овраги,
взмутил реки и озера,
иссушил потоки и болота,
а поганого Кобяка из лукоморья,
из железных великих полков половецких, словно вихрь,
выхватил,
и пал Кобяк в граде Киеве,
в гриднице Святославовой.
Тут немцы и венетичи,
тут греки и морава
поют славу Святославову,
корят князя Игоря,
что добро потопил на дне Каялы, реки половецкой. Злата русского порассыпали!
Тут Игорь-князь пересел из златого седла да в седло
невольничье!
Приуныли по градам их могучие кремли, а веселие поникло.
А Святослав горестный сон видел в Киеве на горах.
«В ночь сию с вечера одевали меня,- молвил,- черным покрывалом на кровати моей тисовой,
черпали мне синее, зловещее вино, с горечью смешанное;
сыпали мне из пустых колчанов поганых толмачей скатный жемчуг на грудь, обряжая меня.
Уже доски без матицы в моем тереме златоверхом!
Всю ночь с вечера вещие вороны каркали у Плеснеска на пойме,
прилетели они из мрака ущелья Кисанского
и понеслися к синему морю».
И сказали бояре князю:
«Горе, князь, ум одолело:
слетели два сокола с отчего престола златого
поискать града Тмуторокани
либо испить шеломом Дона.
Уже соколам крылья подрезали поганые саблями,
а самих спутали путами железными
Ибо темно стало в третий день: два солнца затмились
оба столпа багряные погасли - помрачились,
а с ними два молодые месяца, Олег и Святослав, тьмою
заволоклись
и в море погрузились.
Дерзость великую придали они пришлецам-хинове.
На реке на Каяле Тьма Свет покрыла;
на Русскую землю кинулись половцы, словно выводок
барсов.
Уже пало Бесчестье на Славу,
уже ударило Насилье на Волю,
уже низринулся Див на землю!
Запели готские красавицы девы на береге синего моря, звеня русским золотом;
поют время Бусово,
лелеют месть за беду Шаруканову.
А уже мы, дружина, лишились веселия!»
Тогда великий Святослав изронил златое слово,
со слезами смешанное, молвив:
«О сыны мои, Игорь и Всеволод!
До времени начали вы Половецкую землю мечами в слезы вгонять,
а себе славы добиваться,
но не с честью в бой вступили,
не с честью вы кровь поганую пролили!
Ваши храбрые сердца крепким булатом окованы,
а в удали закалены!
Что же содеяли вы моей серебряной седине?
А уже не вижу я власти и помощи могучего, и богатого,
и многоратного брата моего Ярослава
с черниговскими вельможами,
с воеводами, со старейшинами, с боярами-шельбирами;
с воинами-топчаками, с богатырями, с храбрецами,
а ведь они без щитов, с ножами засапожными,
кликом полки побеждают,
звеня прадедовой славой!
Но вы сказали: «Поратуем сами,
новою славой одни завладеем - и прежнюю сами
поделим!»
А так ли уж дивно, братья, старому, помолодеть?
Когда сокол перелиняет,
высоко птиц загоняет -
не даст гнезда своего в обиду!
Но вот зло: князья мне пособлять зареклись;
на худое годины обратились!»
Се в Римове кричат под саблями половецкими,
а Владимир тяжко ранен,
горе и тоска сыну Глебову!
Великий князь Всеволод!
Не мыслию лишь прилететь бы тебе издалека отчий злат
престол поблюсти!
Ты ведь можешь Волгу веслами расплескать, а Дон шеломами вычерпать!
Кабы здесь ты был, пленниц продавали б за бесценок, а пленников и подавно!
Ты ведь можешь посуху живыми стрелять огнестрелами - удалыми сыновьями Глебовыми.
Ты, буй Рюрик, и Давыд!
Не у вас ли ратники по шеломы золоченые в крови
плавали?
Не у вас ли рыкают, словно туры, дружинники храбрые, раненные саблями калеными на поле незнаемом? Вступите, государи, во злат стремень за обиду сего
времени,
удалого Святославича!
Галицкий князь Осмомысл Ярослав!
Высоко сидишь на своем златокованом престоле,
подпер ты горы Угорские полками железными,
заступил ты путь королю, затворил Дуная ворота,
метая громады за облака,
суды рядя до Дуная!
Грозы твои по землям текут,
отворяешь ворота Киева,
стреляешь с отчего златого престола в султанов
за землями -
стреляй, государь, в Кончака, в невольника поганого, за землю Русскую, за раны Игоревы,
удалого Святославича!
А ты, буй Роман, и Мстислав!
Храбрая мысль стремит ум ваш на дело!
Высоко возносишься, плаваешь. Роман, на подвиг в
доблести,
будто сокол, на ветрах ширяющий,
пожелавший в лихости птицу одолеть!
Носят воины ваши панцири железные
под шеломами латинскими!
От них дрогнула земля, и многие племена,
враг-хинова: литва, ятвяги, деремела и половцы -
копья свои побросали,
а головы свои преклонили
под те мечи вороненые.
Но уже, князь, для Игоря померк солнца свет,
а древо не к добру листву обронило:
по Роси и Суле грады поделили,
а Игорева храброго полка не воскресить!
Дон тебя, князь, кличет и зовет князей на победу:
Ольговичи, храбрые князья, уже потрудились в бою!
Ингварь и Всеволод и все три Мстиславича!
Не худа гнезда шестикрыльцы-соколы!
Не по жребьям побед себе волости добыли!
К чему же ваши златые шеломы, и копья ляшские, и щиты?
Загородите врагам ворота своими острыми стрелами
за землю Русскую, за раны Игоревы,
удалого Святославича!
Уже Суда не течет серебряными струями для града
Переяславля,
и Двина мутью темной течет тем грозным полочанам под клики поганых.
Один лишь Изяслав, сын Васильков,
позвенел своими острыми мечами о шеломы литовские, поверг славу деда своего Всеслава,
а сам под красными щитами на кровавой траве повержен литовскими мечами,
и, с суженою обручась, молвил:
«Дружину твою, князь, птицы крыльями приодели, а звери кровь полизали!»
Не было тут ни брата Брячислава, ни другого -Всеволода,
один изронил он жемчужную душу из храброго тела чрез златое ожерелие!
трубы трубят городенские.
Ярослав, также и вы, все внуки Всеславовы!
Долу склоните стяги свои,
вложите в ножны мечи свои пощербленные -
вы отбились от дедовой славы!
Вы крамолами своими стали наводить поганых
на землю Русскую,
на волость Всеславову:
из-за усобицы-смуты пришло к нам насилие
от земли Половецкой!
На седьмом веке Трояновом кинул Всеслав жребий о девице, ему любой.
Он, лукавством опершись о коней, скакнул к граду Киеву
и коснулся пикой золотого престола Киевского;
прянул от полков лютым зверем в полночь из Белгорода и взвился в синем облаке,
а наутро вонзил секиры: отворил ворота Новгорода - расшиб славу Ярославову.
Скакнул волком до Немиги из Дудуток,
на Немиге снопами головы стелют, молотят цепами
булатными,
кладут жизнь на току, веют душу от тела.
Немиги кровавые берега не добром были засеяны - засеяны костьми русских сынов!
Князь Всеслав людей судом судил,
князьям города рядил,
а сам в ночи волком рыскал,
из Киева волком дорыскивал до петухов в Тмуторокань;
великого Хорса в пути обгонял-перерыскивал.
Ему в Полоцке рано к заутрене позвонили в колокола
у святой Софии,
а он в Киеве звон слышал!
Хотя душа ведуна была в храбром теле,
но часто страдал от напастей.
О нем вещий, мудрый Боян еще встарь припевку сказал:
«Ни хитрому, ни гораздому,
ни провидцу гораздому
суда божьего не миновать!»
О! Стонать Русской земле, вспоминая прежнюю годину
и прежних князей!
Того старого Владимира нельзя было пригвоздить к горам Киевским!
А ныне его стяги стали Рюриковы,
а те - Давыдовы.
Но врозь их полотнища веют, розно их копья поют.
безвестною кукушкой рано кличет:
«Полечу,- молвит,- кукушкою по Дунаю,
омочу шелковый рукав в Каяле-реке,
отру князю кровавые его раны на могучем его теле».
Ярославна спозаранку плачет в Путивле у бойниц кремля, причитая:
«О Ветер-ветрило!
Зачем, господин мой, силой встречною веешь,
зачем стремишь вражьи стрелы на своих легких крыльях на моего лады воинов?
Мало ли тебе было, высоко под облаками вея, лелеять корабли на синем море?
Зачем, господин, мое веселие по полю ковыльному
развеял?»
Ярославна чуть свет плачет в Путивле-городе на забороле кремля, причитая:
«О Днепр Словутич!
Ты пробил волной каменные горы среди земли Половецкой,
ты лелеял на струях своих Святославовы ладьи до полка Кобякова -
прилелей, господин, моего ладу ко мне, чтоб не слала к нему слез на море рано».
Ярославна плачет спозаранку в Путивле на стене кремля, причитая:
«Светлое и тресветлое Солнце!
Всем ты тепло и пригоже!
Зачем, господин мой, простер горячие свои лучи на воинов лады,
в поле безводном жаждою им луки согнул,
тоскою колчаны замкнул?»
Взбушевалось море полуночью,
идут смерчи тучами.
Бог Игорю-князю путь кажет
из земли Половецкой в землю Русскую
к отчему златому престолу.
Погасли вечером зори.
Игорь спит - Игорь глядит,
Игорь мыслию поля мерит
от великого Дона до малого Донца.
В полночь Овлур коня свистнул за рекою,
велит князю разуметь:
«Князю Игорю не быть тут!» - кликнул.
Стукнула земля, зашумела трава -
вежи половецкие всполошились!
А Игорь-князь поскакал горностаем в тростник,
слетел белым гоголем на воду;
вскинулся на борзого коня,
соскочил с него волком-оборотнем
и побежал к лугу Донца,
и полетел соколом под облаком,
побивая гусей и лебедей
на завтрак, обед и на вечер.
Когда Игорь соколом полетел,
тогда Овлур волком побежал,
отрясая студеную росу,-
загнали они коней своих борзых!
Донец сказал: «Князь Игорь!
Немало тебе величия,
а Кончаку горевания,
а Русской земле веселия!»
Игорь сказал: «О Донец мой!
Немало тебе величия,
лелеявшему князя на волнах,
стлавшему ему зелену траву на своих берегах серебряных,
одевавшему его теплою мглою под сенью зеленого древа;
стерег ты его гоголем на воде,
чайками на струях,
чернетьми на ветрах!»
Не такой слывет река Стугна: недобрую струю имея,
проглотив чужие ручьи и воды,
расширясь к устью,
юношу князя Ростислава скрыла на дне у темного берега.
Плачет мать Ростиславова
по юноше князе Ростиславе.
Приуныли цветы в горести,
а древо с печалью к земле преклонилось.
А не сороки застрекотали -
по следу Игореву рыщут Гза с Кончаком.
Тогда вороны не каркали,
галки приумолкли,
сороки не стрекотали,
поползни стихли, ползали только.
Дятлы стуком путь к реке кажут,
соловьи веселыми песнями свет возвещают.
Молвит Гза Кончаку:
«Коли сокол ко гнезду летит,
Соколича расстреляем своими золочеными стрелами».
Говорит Кончак Гзе:
«Коли сокол ко гнезду летит,
Соколича мы опутаем красною девицею».
И сказал Гза Кончаку:
«Коли его опутаем красною девицей,
не будет у нас соколенка,
не будет и красной девицы,
и почнут нас птицы бить в поле Половецком!»
Молвил Боян, до него - Ходына, певец Святославов, слагатели песен о старом времени -
Ярославовом, Олеговом, жены кагана:
«Тяжко тебе, голова, без плеч,
зло и телу без головы»,-
Русской земле - без Игоря!
Солнце светится на небе:
Игорь-князь - в Русской земле.
Девицы поют на Дунае,
Игорь едет по Боричеву ко святой Богородице Пирогощей.
Рады села, грады веселы!
Спевши песнь старым князьям, надо и молодым запеть:
«Слава Игорю Святославичу,
Буй-турУ Всеволоду,
Владимиру Игоревичу!
Здравье князьям и дружине,
что встают за христиан на поганые полки!
Князьям слава и дружине!»
Плач Ярославны - это составная часть произведения 12 века " ".
"Плач Ярославны" иногда используется как выражение, обозначающее сильное горе.
Плач Ярославны (Заболоцкий)
Плач Ярославны (часть 3, I) в переводе (1938—1946) Заболоцкого Николая Алексеевича (1903-1958):
Над широким берегом Дуная,
Над великой Галицкой землей
Плачет, из Путивля долетая,
Голос Ярославны молодой:
«Обернусь я, бедная, кукушкой,
По Дунаю-речке полечу
И рукав с бобровою опушкой ,
Наклонясь, в Каяле омочу.
Улетят, развеются туманы,
Приоткроет очи Игорь-князь,
И утру кровавые я раны,
Над могучим телом наклонясь».
Далеко в Путивле, на забрале ,
Лишь заря займется поутру,
Ярославна, полная печали,
Как кукушка, кличет на юру :
«Что ты, Ветер, злобно повеваешь,
Что клубишь туманы у реки,
Стрелы половецкие вздымаешь,
Мечешь их на русские полки?
Чем тебе не любо на просторе
Высоко под облаком летать,
Корабли лелеять в синем море,
За кормою волны колыхать?
Ты же, стрелы вражеские сея,
Только смертью веешь с высоты.
Ах, зачем, зачем мое веселье
В ковылях навек развеял ты? »
На заре в Путивле причитая,
Как кукушка раннею весной,
Ярославна кличет молодая,
На стене рыдая городской:
«Днепр мой славный! Каменные горы
В землях половецких ты пробил,
Святослава в дальние просторы
До полков Кобяковых носил.
Возлелей же князя, господине,
Сохрани на дальней стороне,
Чтоб забыла слезы я отныне,
Чтобы жив вернулся он ко мне! »
Далеко в Путивле, на забрале,
Лишь заря займется поутру,
Ярославна, полная печали,
Как кукушка, кличет на юру:
«Солнце трижды светлое! С тобою
Каждому приветно и тепло.
Что ж ты войско князя удалое
Жаркими лучами обожгло?
И зачем в пустыне ты безводной
Под ударом грозных половчан
Жаждою стянуло лук походный,
Горем переполнило колчан ?»
Плач Ярославны (Жуковский)
Плач Ярославны в переводе (1817—1819) русского поэта (1783-1852):
Ярославна поутру плачет в Путивле на стене, приговаривая:
«О ветер, ты, ветер!
К чему же так сильно веешь?
На что же наносишь ты стрелы ханские
Своими легковейными крыльями
На воинов лады моей?
Мало ль подоблачных гор твоему веянью?
Мало ль кораблей на синем море твоему лелеянью?
На что ж, как ковыль-траву, ты развеял моё веселие?»
Ярославна поутру плачет в Путивле на стене, припеваючи:
«О ты, Днепр, ты, Днепр, ты, слава-река!
Ты пробил горы каменные
Сквозь землю Половецкую;
Ты, лелея, нёс суда Святославовы к рати Кобяковой:
Прилелей же ко мне ты ладу мою,
Чтоб не слала к нему по утрам, по зорям слёз я на море!»
Ярославна поутру плачет в Путивле на стене городской, припеваючи:
«Ты, светлое, ты, пресветлое солнышко!
Ты для всех тепло, ты для всех красно!
Что ж так простёрло ты свой горячий луч на воинов лады моей,
Что в безводной степи луки им сжало жаждой
И заточило им тулы печалию?»
Прыснуло море к полуночи;
Идут мглою туманы;
Игорю-князю Бог путь указывает
Из земли Половецкой в Русскую землю,
К златому престолу отцовскому.
Плач Ярославны (Бальмонт)
Плач Ярославны в переводе (1929-1930) поэта Бальмонт Константина Дмитриевича (1867—1942)
Свист ли копий или песня? Что за песня над Дунаем?
Ярославнин слышен голос. Как безвестная кукушка,
Кличет рано: «Полечу, мол, я кукушкой по Дунаю,
Омочу рукав бобровый я в реке Каяле быстрой,
Раны я утру на князе, кровь утру на теле сильном».
Рано плачет Ярославна на стене градской в Путивле ,
Кличет к ветру: «Ветр, ветрило, ты к чему насильно веешь?
Ты зачем, о господине, на своих нетрудных крыльях
Стрелы ханские бросаешь на бойцов, где он, мой Ладо?
Мало ль было в высях веять и летать под облаками,
Прилетев, качать-лелеять корабли на синем море?
Ты зачем мое веселье ковылями всё развеял?»
«Славный Днепр, пробил ты горы сквозь земли той Половецкой,
Святославовы суда ты, в стан Кобяков мча, лелеял,
Возлелей, о господине, моего примчи ты Лада,
Чтобы утром я не слала слез к нему на море рано».
Рано плачет Ярославна на стене градской в Путивле:
«Солнце светлое, свет-солнце, ты для всех тепло и красно,
Для чего же, господине, ты стремишь свой луч горячий
На войска, где он, мой Ладо? Для чего в безводном поле
Ты тоской им сушишь луки и колчаны затворяешь?»
Изображения
Исследователи о Плаче Ярославны
Лихачев Дмитрий Сергеевич (1906 - 1999):
"Слово О полку Игореве и культура его Времени": "В «Слово о полку Игореве» вставлено (инкрустировано) другое произведение - «Плач Ярославны», - очень напоминающее западноевропейские песни о разлуке. Как и песни о разлуке (chansons de toile), плач Ярославны, жены князя Игоря, оплакивает разлуку с мужем, ушедшим в далекий поход на язычников. Плачи автор «Слова» упоминает не менее пяти раз: плач Ярославны, плач жен русских воинов, павших в походе Игоря, плач матери Ростислава; плачи же имеет в виду автор «Слова» тогда, когда говорит о стонах Киева и Чернигова и всей Русской земли после похода Игоря. Дважды приводит автор «Слова» и самые плачи: плач Ярославны и плач русских жен..."
Айналов Дмитрий Власьевич (1862 - 1939):
"Заметки к тексту "Слова о полку Игореве"": "...Ярославна, дочь Ярослава галицкого, в плаче своем вспоминает родную реку Дунай и мысленно летит над этой рекой кукушкой с плачем <...> она мысленно стремится к родной реке Дунаю в ее отцовской области <...> Этими данными можно объяснить введение в плач Ярославны реки Дуная, а вовсе не подражанием песенным воспеваниям Дуная..."
Адрианова-Перетц Варвара Павловна (1888 - 1972):
"Слово О полку Игореве и устная народная поэзия": "...Плач Ярославны, в котором уже давно исследователями отмечено соединение двух традиций - народного причитания, с одной стороны, и заклинательных формул, с другой..."
Сапунов Борис Викторович (1922 - 2013):
"Ярославна и древнерусское язычество": "Можно легко установить, что по своему характеру "плач" Ярославны в основной своей части (три абзаца из четырех) является типичным языческим заговором. Структура "плача" повторяет обычную четырехчастную форму заговора, сохранившуюся до XX в., - обращение к высшим силам, прославление их могущества, конкретная просьба и заключение. Большое количество заговоров, записанных в XIX в., еще сохранили обращения к солнцу, месяцу, звездам, заре, ветрам, огню, молнии и другим силам природы"
"Песнь о полку Игореве": "...Подлинность же самой песни доказывается духом древности, под который невозможно подделаться. Кто из наших писателей в 18 веке мог иметь на то довольно таланта? Карамзин? но Карамзин не поэт. Державин? но Державин не знал и русского языка, не только языка «Песни о полу Игореве». Прочие не имели все вместе столько поэзии, сколь находится оной в плаче Ярославны, в описании битвы и бегства..."
Как Ярославна мужа вернула
Не все уже вспомнят сходу сюжет "Слова о полку Игореве".
В двух словах. Летопись описывает, как Игорь, не вняв знакам о гибели своего войска, углубился в половецкую степь, потерял войско и попал в плен.
Ярославна, его жена, почувствовав неладное, рано утром встала на стене крепостной лицом к солнцу и запела, призывая силы ветра, Дуная и Солнца помочь ей вернуть мужа домой. Получилось таки. Славлю женскую энергию и я. Девочки, когда мы научимся верить в себя, тогда наступят на земле лучшие дни.
|
Ярославной рано утром встану, Чтоб вернулся из похода мой Желанный, Чтобы стерлась память в женском о ненастьях,
На Дунае Ярославнин голос слышится, Ярославна рано плачет Ярославна рано плачет Ярославна рано плачет Прыснуло море в полуночи, |
А коренной текст Плача Ярославны будет переводиться не раз, будя воображение поэтов
Над широким берегом Дуная,
Над великой Галицкой землей
Плачет, из Путивля долетая,
Голос Ярославны молодой:
"Обернусь я, бедная, кукушкой,
По Дунаю-речке полечу
И рукав с бобровою опушкой,
Наклонясь, в Каяле омочу.
Улетят, развеются туманы,
Приоткроет очи Игорь-князь,
И утру кровавые я раны,
Над могучим телом наклонясь".
Лишь заря займется поутру,
Ярославна, полная печали,
Как кукушка, кличет на юру:
«Что ты, Ветер, злобно повеваешь,
Что клубишь туманы у реки,
Стрелы половецкие вздымаешь,
Мечешь их на русские полки?
Чем тебе не любо на просторе
Высоко под облаком летать,
Корабли лелеять в синем море,
За кормою волны колыхать?
Ты же, стрелы вражеские сея,
Только смертью веешь с высоты.
Ах, зачем, зачем мое веселье
В ковылях навек развеял ты?"
На заре в Путивле причитая,
Как кукушка раннею весной,
Ярославна кличет молодая,
На стене рыдая городской:
"Днепр мой славный! Каменные горы
В землях половецких ты пробил,
Святослава в дальние просторы
До полков Кобяковых носил.
Возлелей же князя, господине,
Сохрани на дальней стороне,
Чтоб забыла слезы я отныне,
Чтобы жив вернулся он ко мне!"
Далеко в Путивле, на забрале,
Лишь заря займется поутру,
Ярославна, полная печали,
Как кукушка, кличет на юру:
"Солнце трижды светлое! С тобою
Каждому приветно и тепло.
Что ж ты войско князя удалое
Жаркими лучами обожгло?
И зачем в пустыне ты безводной
Под ударом грозных половчан
Жаждою стянуло лук походный,
Это стихи Тараса Шевченко
а это Вадима Константинова
хотя точного перевода наверное сегодня еще нет
не рыдала она, и есть версия что не кукушкою летела а молнией, там разница в 1 буковке
.Над Дунаем утром ранним Ярославны голос слышен,
-плачет дикою кукушкой,нежной горлицею дышит..."
полечу кукушкой быстрой на Каяль -реку
и в ней омочу рукав бобровый у ракиты,близ камней..
.и утру им князю раны...раны страшные Его...
зарастут они на теле от дыханья моего!..."
Горько плачет в град-путивле Ярославна,причитая:
"Ветер,что ж,ты веешь злобно,силы войнов ослабляя?...
и зачем на легких крыльях вражьи стрелы мчишь,
ты в них?...мало ль,ты гулял средь бездны гор подоблачных,-седых?...
мало ль,ты,играл на море парусами кораблей?...
что ж,мое веселье бросил средь высоких ковылей?..
" Горько плачет в град-Путивле Ярославна,причитая:
"Днепр Славутич!сколь могуч,ты,-недра камня пробивая!...
Господин мой,знаю,помнишь,-Святославовы ладьи...
как лелея,гнал их дальше,до Кобяковой земли...
Возверни ж,мне ладу снова,что бы я не слала слез в море быстрыми гонцами,в час невыплаканных рос!"...
Горько плачет в град-Путивле Ярославна,причитая:"О,тресветлое,ты,Солнце,-ты Печаль моя святая
!всем с тобой тепло и мирно...но,скажи,-зачем лучи,что,ты,шлешь на войнов лады,-так безмерно горячи?
и зачем в безводном поле,-луки жаждой сушишь им,
и колчаны замыкаешь взором огненным своим!?...
"06.1984.
